Но, оказывается, и этот испытанный тюрьмой и огнем военачальник, если верить директиве Г. Жукова, – «нерешительный», «не знающий обстановки» и «топчущийся перед слабым противником» [35].

А между тем и Богданов, и Катуков – эти два храбрейших, обладающих уникальным полководческим даром генерала, презрев оскорбительные окрики и понукания, стиснув зубы, упорно торили своими танковыми колоннами дорогу к Берлину. Именно они вместе с опаленными войной командирами других родов войск, принимая нестандартные решения и варьируя направления ударов в сражениях на подступах к Берлину, оперативно более или менее выправили ситуацию.

Не хочется думать, что своими задокументированными для истории окриками Г. Жуков предусмотрительно готовил своих генералов на роль «козлов отпущения», чтобы в случае чего можно было оправдаться перед тем же Верховным:

«Виноват! Но что можно сделать с такими недотепами… »

Предполагаю, что, скорее всего, просто подстегивал, дабы хоть как-то сблизить происходящее с имеющимся у Сталина графиком. Только вот реальность упорно не хотела вписываться в планы и желания Г. Жукова.

И оттого маршал еще более распалялся…

Пример командира 11-го танкового корпуса И. И. Ющука, который в жуковском ряду «худших» занял место сразу же за своим шефом – командармом Катуковым, в этом отношении весьма показателен.

Оба крайне раздражали командующего фронтом тем, что, получив от него очередную выволочку, упрямо продолжали следовать проверенному в боях правилу танкистов: рви везде, где можешь, получил отпор – не «упирайся рогом», не лезь на рожон, ищи обхода…

Что с того, что под Зееловом обход у Катукова обозначился на правом фланге, и тот, приняв на себя тяжелую ответственность, снял корпус Ющука, прикрылся истребительной артиллерией и двинул в обход Зееловских высот с северо-запада!

Что толку, что в последующие дни этот маневр позволил 1-й Гвардейской, хоть и с тяжелыми боями, но все же сделать тот шаг, на который в жуковском окружении изначально делали ставку – вырваться на оперативный простор?

Г. Жукову, которому все плохо, что недостаточно быстро, этот очевидный успех – только соль на рану. Так что он его как бы даже и не заметил.

Зато очень даже разглядел ночную задержку возле следующего за Зееловом укреппункта – в районе городка Мюнхеберг.

Катуков тогда времени на оправдания перед высоким начальством тратить не стал – не до того было. А вот через год на военно-научной конференции напомнил: «Наступила ночь, и вот начался кошмар: идут волны наших бомбардировщиков и сгружают свой груз на мой штаб, на колонны и на боевые порядки… жгут наши танки и транспорт, убивают людей. (Из-за) этого мы на 4 часа прекратили наступление, которое развивалось очень успешно» [36].

Напомним то, о чем, видно, запамятовал командующий фронтом: когда Катуков доложил Жукову об инциденте, тот просто отмахнулся. И пришлось проблему эту – странно и горько сегодня о том писать – танкистам решать самим. Как? Да так: взяли и сбили первого попавшегося налетчика. Оказался самолет «Бостон». Наш, конечно! И только тогда танкистам поверили. «Правда, пока доказывали, – вспоминает Катуков, – …у меня штаб горит, окна вылетают. Машина загорелась, снаряды рвутся в моем бронетранспортере…» [37]

Вот так в борьбе с «объективными» и «субъективными» трудностями велось наше наступление на Берлин.

Велось, между прочим, все время имея впереди основных сил армии Катукова тот самый 11-й Гвардейский танковый корпус Ющука, который так лихо трепали с воздуха наши «сталинские соколы». Между тем, первые тумаки – сначала Ющуку, а потом всему корпусу достались лично от командующего фронтом еще 18 апреля, когда 11-й танковый вел тяжелейшие бои в районе Зеелова. Тогда Г. Жуков через голову командарма Катукова, то есть демонстративно нарушив уставную субординацию, объявил генерал-полковнику Ющуку «служебное несоответствие». Основание? Да все то же: «плохо работает», «нерешителен»…

А между тем как раз с 18 апреля именно его корпус, где нужно маневрируя, где нужно тараня, неуклонно двигался вперед вдоль железной дороги Берлин – Зеелов, являющейся как бы горизонтальной осью «Запад—Восток». И, увлекая за собой «в пелетоне» остальных, в начале третьей декады апреля с ходу завязал бои на восточных окраинах Берлина.

Казалось, такой результат мог удовлетворить самого требовательного военачальника. Тем более, что и в Кремле, похоже, смягчились: запросили список особо отличившихся частей и соединений для поздравительного приказа Верховного Главнокомандующего по случаю успешного продвижения к берлинским рубежам. Но, испытав чувство некоторого облегчения относительно собственной участи, Жуков только повысил спрос с подчиненных. Успехи таких, как Ющук, суровый маршал и раньше воспринимал как должное. А уж теперь тем более. Ведь это нисколько не меняло самого для него «больного»: на шестой день операции наши войска находились там, где, по его расчетам и обещаниям Сталину, они должны были бы находиться уже «на второй день ввода в прорыв». Поэтому Г. Жуков сделал все от него зависящее, чтобы даже само название «11-й Гвардейский танковый корпус» не попало в приказ. И не «расчесало раны» ни в Кремле, ни в собственной душе.

В отношении лично себя Ющук подобную «сиятельную» несправедливость еще бы стерпел. Но тут глубоко обидели его танкистов. И он дерзко, с нарушением уставной субординации послал комфронтом шифрограмму с заявлением, что подобное неупоминание «непонятно личному составу корпуса» [38]. В ответ Г. Жуков размашисто, карандашом начертил наискосок по шифрограмме: «Тов. Ющуку. 11ТК действовал плохо, поэтому он и не упомянут в приказе т. Сталина. Если 11ТК будет действовать плохо и в дальнейшем, то Вы лично будете заменены более энергичным и требовательным командиром, а о корпусе не будет сказано ни одного слова. Жуков. 24.04».

«Вот уж напугал ежа голой жопой!» – так наверняка подумал про себя Ющук. И постарался побыстрее утопить обиду в круговерти навалившихся на его плечи дел.

«Не до ордена – была бы Родина! Вот только как ребятам в глаза смотреть?»

Темп наступления между тем нарастал даже не по дням – по часам. Все дороги были плотно забиты войсковыми колоннами. Частенько буквально рядом с ними вспыхивал жаркий бой. Но мало кто из рвущихся вперед обращал на это внимание. Все спешило, двигалось, ускорялось только в одном направлении – к Берлину. Машины и отдельные подводы, по каким-либо причинам возвращавшиеся в тыл и мешавшие общему движению, массой людей и техники сталкивались в кювет, дабы не мешали мощно катившимся вперед основным наступающим силам.