Командир откашливается, все взгляды обращаются к нему.

— Значит, так. В доме произошло убийство. К сожалению, вы все попадаете под подозрение. Ситуация нештатная. Мне позвонили сверху, — мент ткнул отставленным большим пальцем в потолок, — рекомендовали разобраться с этим делом максимально быстро и без шума. Очевидно, им, — палец снова в потолок, — тоже, в свою очередь, кто-то позвонил, попросил о содействии. — Быстрый взгляд на Марию Алексеевну.

Заплаканное лицо выглядит совершенно потерянным, она, кажется, плохо осознает происходящее — вряд ли в такой момент Мария Алексеевна стала искать выходы на милицию. Значит, умничка Танечка.

Мент между тем продолжает:

— Значит, так. Я принял решение. Поскольку конкретного подозреваемого у нас нет, тащить вас всех в кутузку чревато непредсказуемыми осложнениями, вы остаетесь под домашним арестом. С вами останутся мои люди. — Кивок в сторону Гришани и Петрова. — Они произведут все необходимые мероприятия, а я со своей стороны ускорю процесс…

Он ждет нашего ответа, мы молчим, и он уходит, кивком выманив с собой Петрова.

В комнате гробовое молчание, даже Мария Алексеевна перестала всхлипывать. Гришаня сидит верхом на стуле, поставленном между нашей группой и входной дверью. Преграждает нам путь бегства. Он достал из кармана куртки детскую электронную игру «Тетрис» и увлеченно тычет в нее похожим на сардельку пальцем, то поднося игру к самому носу, то отодвигая на длину вытянутой руки. У Гришани проблемы со зрением, но он еще этого не знает.

Петров деловито входит в комнату и сразу подходит к Лешке. Лешка не поднимает головы, и Петров кладет ему руку на плечо и вполголоса приглашает:

— Пойдем.

Лешка послушно встает и направляется к двери, не выражая ни протеста, ни удивления, двигаясь, словно робот. Мария Алексеевна вскидывается, поднимает руку, но Гришаня успокаивает ее:

— Не волнуйтесь, ему не сделают ничего плохого.

Мария Алексеевна снова кулем оседает на лавке. Гришаня обращается к Тане:

— Может, чего поесть сообразите? Сами поедите и нас кофейком напоите. А то не известно, сколько здесь еще сидеть.

Таня молча встает, с непроницаемым выражением лица направляется в кухонный отсек. Около меня останавливается и смотрит, явно намекая на мое участие. Я спокойно игнорирую ее взгляд и остаюсь сидеть на месте. Таня поджимает губки, а Гришаня задумчиво шевелит губами, глядя на нас.

Петров появляется в комнате один. Куда он дел Лешку? Мы все смотрим на него. Мария Алексеевна испуганно, Таня хмуро-вопросительно, мы с Гришаней без выражения.

Петров, не снисходя до объяснений, кивает мне головой и придерживает дверь. Я встаю и выхожу из комнаты. Последнее, что улавливаю боковым зрением, взгляды, которыми обмениваются женщины. Что-то они мне не нравятся.

Петров уверенно шагал в направлении кабинета. Мамочка моя, что они теперь-то придумали? Будут допрашивать меня в комнате, где произошло убийство? Перед глазами встал растиражированный в миллионах фильмов кадр: обведенный мелом контур лежащего на полу человека. А я не пойду. Не пойду, и все. Встану вот здесь, в углу, и буду стоять. Что они могут со мной сделать? Не потащат же силой. А вдруг?

Я шла, еле переставляя ноги, и тупо смотрела в затылок Петрову. Затылок узкий, светло-русый, со свежестриженной скобочкой. А на макушке пучочек коротких волосков. Очень трогательный опер. Вот только куда эта очаровашечка меня ведет и где Лешка? Свидания на фоне мелового контура мне точно не выдержать. Почему я безропотно тащусь, словно бык на заклание?

Мы не дошли до кабинета. Повернули к лестнице и все так же гуськом чинно поднялись на второй этаж. Рядом с Таниной комнатой приоткрытая дверь. Петров остановился около и пропустил меня вперед.

Так вот место, где рождаются нетленки. Стол с компьютером, еще стол с пачкой бумаги в надорванной упаковке, столик с портативной пишущей машинкой, диктофон, три совершенно разных кресла, стулья. Устойчивый запах табака. И никого. О Боже! По спине струйка холодного пота. Оказывается, я рассчитывала увидеть Лешку. Где он?

— Где он?

— Кто?

Я молча ждала ответа, не желая участвовать в глупых играх. Петров сдался:

— Истомин в ванной.

Мгновенно представляю себе избитого в кровь, изувеченного Лешку, из которого выбивали признание в убийстве. В ушах зазвенело, в глазах потемнело. Пришла пора упасть в обморок.

Я сидела в кресле. Петров стоял напротив и брызгал мне в лицо водой изо рта. Проще говоря, плевался. Я сидела вся оплеванная, вода стекала по моему лицу за ворот свитера и дальше по груди. Это меня не волновало. Меня волновал только Лешка. Мне необходимо было его видеть, и я сделала попытку подняться. Петров замахал свободной от стакана рукой:

— Сиди, сиди. — И расстроенно добавил, переходя на ты: — Думаешь, мы его избили, чтоб признался, а теперь кровь смываем? Пописать пошел твой… А кстати, кем он тебе приходится?

— Приятелем.

— Что это значит? — прищурился Петров.

— Учимся в одной группе. Уже пять лет. Входим в одну тусовку.

— Ясно. А здесь ты как оказалась?

— Лешка позвал. У меня речной круиз сорвался, я ребятам пожаловалась, Лешка говорит — поедем, я и поехала, — сказала я чистую правду.

— Так запросто? — удивился Петров и оглянулся, как оказалось, в поисках подходящего стула. Нашел и сел напротив меня, держа стакан в руке.

— А чего? У него шнурки в хате, чего бояться?

— Шнурки?

— Шнурки, зануды, предки… Родители. Ты чего, сленга не сечешь?

— Давай говорить, словно не секу, — предложил озадаченный Петров.

— Давай, — с облегчением согласилась я, потому как ни в каком сленге не секу точно. Мое окружение — читай «тусовка» — предпочитает общаться на хорошем русском, с добавлением некоторого количества иностранных слов.

— Ты родителей Истомина раньше знала?

— Нет. Здесь познакомились.

— Как они тебя встретили?

— Скорее хорошо. Мама поначалу насторожилась. Ну, сам понимаешь…

Он кивнул.

Мы сидели и сидели. Петров задавал все новые вопросы, в какой-то момент они начали повторяться, потом мне показалось, что его не интересуют мои ответы. Время между тем шло, и я все больше волновалась из-за отсутствия Лешки и все чаще косилась на дверь. Петров постоянно перехватывал мой взгляд и в конце концов не выдержал:

— Лешка сказал, что ты его невеста…

Он впервые сказал «Лешка», до этого говорил «Истомин», я насторожилась, отметив это приглашение к более доверительным отношениям. Пожала плечами:

— Не знаю почему. Мы просто друзья.

— Да? — не поверил Петров. — О друзьях так не волнуются.