В середине двора она воздвигла круг высоких заостренных камней, торчащих из земли, словно чудовищные зубы. Любая упавшая на них капля должна немедля скатиться вниз по гладкой поверхности, несмотря на все разнообразие и причудливость их форм. Они наводили дрожь на всякого, кто вступал в круг. Дантен их на дух не выносил, но королева, дочь лорда-протектора, знала, какой долг накладывает на нее наследие предков. Здесь, в священном кругу Копий, она могла уколоть палец и пролить каплю своей крови в подтверждение древнего договора с теми, кто спас от гибели род человеческий. Кровь Первого Века Королей, текущая в ее жилах, сулила благоденствие Второму. Дантен это хорошо понимал. Он мог не верить в то, что лежало за пределами обыденного, но понимать это ему не мешало.

Она уже поднесла к пальцу острую костяную шпильку, когда услышала какой-то звук за спиной. Здесь это было редкостью. Стражники не любили приближаться к капищу и доверяли защиту королевы высоким стенам вокруг. Даже сыновья королевы чурались этого места – в детстве мать постоянно водила их к Копьям, но теперь они всячески этого избегали. Если им приходила нужда поговорить с матерью, они ждали, когда она совершит свой обряд и вернется. Только Андован бывал здесь без принуждения, признавая ее святыню своей. Она часто размышляла о том, почему тяжкое бремя своего наследия сознает он один. «Ты рожден от крови Заступников, – говорила она ему в былые годы, гладя его белокурые волосы. – Если время испытаний настанет снова, тебя призовут. Будь же готов к служению».

Теперь его больше нет, а другим ее сыновьям, гордым, словно павлины, до северных традиций нет дела. Она не сомневалась: если Гнев дрогнет и пожиратели душ снова явятся в мир, они запрутся в этом замке вместе с отцом и пошлют многие тысячи умирать за себя, а сами кровь проливать не пойдут. Так же, по преданию, поступили Первые Короли – все, кроме очень немногих. И заплатили за это страшную цену.

Снова шорох в соснах. Она обернулась, прочертив изорванным шелковым подолом по опавшей хвое. Из тени на лунный свет вышел мужчина – и она, изумленно вскрикнув, бросилась ему на шею.

– Рес! Я уж думала, ты совсем обо мне забыл.

– Ш-ш. Тише, сестричка. Ты же знаешь, что это неправда.

Она обнимала его со слезами, но эти слезы были вызваны скорее радостью, нежели горем, и он это знал. Наконец она отстранилась и вытерла одну щеку рукавом, предоставив другую его ласковым пальцам. Такие вольности она позволяла лишь очень немногим мужчинам.

– Ты приехал со свитой? – шепотом спросила она. Он кивнул.

– Иначе отец не отпустил бы меня. Я оставил их наедаться за столом Дантена.

Она вытерла влажным рукавом покрасневший нос.

– Как же это я ничего не слышала о твоем приезде?

– Дантен согласился сохранить это в тайне, чтобы тебя удивить. – Он наморщил бледный лоб, вглядываясь в ее лицо. – Видишь, он не такой уж бесчувственный. Он понимает, что не в его власти дать тебе то, в чем ты порой нуждаешься.

Она опять припала к нему и, пожалуй, снова всплакнула. Он не препятствовал ей.

Он был высок, красив, с волосами такими светлыми, что при луне они походили на снеговую шапку. В юности они вились, как у Гвинофар, но теперь он, по обычаю Хранителей Гнева, заплетал их в множество тонких косичек, ниспадавших на плечи. В косах, обрамлявших лицо, поблескивали снежинками знаки его сана и отличия. Бледностью он не уступал королеве, но крепкое сложение и широкие плечи говорили о том, что он родился от более сильной женщины, чем хрупкая мать Гвинофар. Не странно ли? Насколько Гвинофар знала, его мать была тоненькой девочкой, которая привлекла взор лорда-протектора в один зимний вечер и до рассвета согревала ему постель. Боги, однако, в ту ночь благословили ее чрево, а заодно и ее внебрачного сына, снискавшего расположение лорда, благосклонность его супруги и дружбу их дочери, златовласой Гвинофар.

Теперь Рес уже далеко не ребенок. Королева снова отстранила его от себя и окинула внимательным взглядом. Неужто он за время их разлуки так сильно вырос? Или она просто чувствует себя маленькой в этой чужой стране? Оба они стали порядком старше с тех пор, как играли, принося жертвы соснам в лесу, как будто тот лес принадлежал только им одним. Он, судя по одежде, значительно продвинулся в своем ордене, но она слишком мало смыслила в тайнах Хранителей, чтобы знать, какой именно пост он там занимает. Шрам, нанесенный ему при посвящении, из красного сделался мертвенно-белым и пересекал щеку, как боевая раскраска дикаря Темных Веков, привлекая взгляды к его высоким скулам и холодным серым глазам.

«В тебе, как и во мне, течет кровь Первых Королей, – думала Гвинофар. – Ты несешь то же бремя, что и лорд-протектор, – по крайней мере половину его. Если Гнев не защитит нас и мир окажется под угрозой, ты станешь на поле битвы рядом с Заступниками, пока отпрыски Дантена будут трястись в своих постелях, как испуганные щенки.

Если рассудить, твое бремя даже тяжелее нашего, ибо я появилась на свет по воле королей, а ты – по воле богов. У них на тебя свои виды, брат мой, и я молюсь за тебя еженощно, ведь прихоти северных богов редко ведут к добру».

– Ты приехал только затем, чтобы меня повидать? – спросила она.

– Повидать тебя, рассказать тебе наши новости и привезти назад вести о тебе. Отец обеспокоен, хотя и не хочет этого признавать. Он знает, как ты горюешь об Андоване. – Он приподнял с ее плеча клочок шелка и помолчал, словно молясь про себя. – Что же, собственно, произошло? Нам никто ничего не сказал толком, а меньше всех королевский гонец. «С прискорбием извещаем вас, что принц Андован из дома Аурелиев, сын королевы Гвинофар и внук лорда-протектора Стевана из дома Кердвинов, покончил с собой. Торжественные похороны у нас в таких случаях не устраиваются». Понимай как знаешь.

Вздохнув, она охватила себя руками. Ей не хотелось, чтобы в ее голосе слышались слезы.

– Он страдал Угасанием. Дантен не хотел признаваться, но все это знали. Король даже магистров созвал в надежде, что они найдут другую причину болезни. Но они не нашли ее, поскольку другой причины не было. И вот… Я рассказывала тебе, Рес, о его нраве. Он терпеть не мог сидеть и чего-то ждать, всегда стремился к действиям, к независимости. Болезнь съедала его заживо, он знал, что умрет немощным… и однажды ночью решил, что этому не бывать. – Королева вздрогнула и опустила глаза. Слеза повисла на ее светлых ресницах. – Он даже мне ничего не сказал. Не думала я, что он так поступит, но, может быть, он боялся, что я стану его отговаривать.

– А ты стала бы? – тихо спросил Рес. Она задумалась на мгновение.

– Не знаю. Какую надежду я могла бы ему дать? Угасание неизлечимо. Это ужасная смерть, особенно для юноши, который минуты не может посидеть смирно. И все же я думала, что мне он захочет сказать… хотя бы проститься.

В ночной тишине она отвернулась от Реса к Копьям.

– Ты не приехал с посольством отца, – прошептала она, – а я так на это надеялась.