В Небесах, что Бог над нами, возлюбивший нас, простер -

Предреки: душе скорбящей, ныне далеко бродящей,

Встретится святая дева – ангел с именем Линор,

Незабвенный, лучезарный ангел с именем Линор."

Каркнул Ворон: "Nevermore."

"Птица-бес, ты стала лишней! – завопил я тут, вскочивши. -

Убирайся – в Ночь, и Бурю, и Плутона злой простор! -

Черных перьев не роняя, знака лжи не оставляя,

Дом немедля покидая – наш закончен разговор!

Клюв свой вынь навек из сердца, прочь же, кончен разговор!"

Каркнул Ворон: "Nevermore."

И сидит, сидит неслышно, не взлетая, неподвижно,

Дремлет на Палладе бледной черный демон до сих пор;

Но глаза его сверкают, ничего не упускают,

В свете лампы он роняет тень на вытертый ковер.

И душе моей из тени, тяжко павшей на ковер,

Не подняться – nevermore.

перевод – февраль 1999

(СТИХИиА, кн.3. М., Ладомир, 2001)

Ворон

Перевод Игоря Голубева

Било полночь. Был я болен, духом пуст и обездолен,

Заблудился в старой Книге, в неразгаданных словах.

Пробужденьем от кошмара прозвучали три удара,

Как когда-то – три удара старой битой на дверях.

Я подумал: там прохожий зябко ёжится в дверях,

Заблудившийся в полях.

Только я привстал со стула, лампа, помню я, мигнула,

Пламя словно бы от ветра закачалось на свечах.

И внизу качнулись тени – сумма смуты и смятений,

Не вопросы, просто тени, молча лёгшие во прах…

Ах, Ленор, моя утрата, ночи, лёгшие во прах…

Ты ушла – и мир зачах.

Зашуршало что-то в шторах, из угла донёсся шорох,

Будто ночи одиночеств отражаются в вещах,

Довершают мне потерю приглашеньем к суеверью,

Тут же кто-то ждёт за дверью с чёрной ночью на плечах…

Я нарочно медлю, что ли? Поневоле смутный страх,

Если полночь на часах.

Впрочем, хватит! Может, хуже там – кому-то – в зимней стуже.

Я откинул крюк тяжёлый и за дверью нараспах

Огляделся: "Гость иль гостья, здесь темно как на погосте,

Где же вы? Не прячьтесь, бросьте!…" – Пустота и снежный прах.

Леденеющий от злости, ветер гонит снежный прах,

Стонет в кленах и в кустах.

Но озноб бежит по коже не от ветра, не похоже,

Вроде б что-то или кто-то, заблудившийся в мирах,

Из глубин декабрьской ночи сообщить мне что-то хочет,

Передать мне что-то хочет знаком или на словах.

Вдруг "Ленор" шепнуло эхо… Может – я позвал впотьмах,

Может, просто шум в ушах.

У меня замёрзло сердце, я вернулся в дом согреться,

Сел к камину и услышал тот же стук, вернувший страх.

Но сказал себе: "Так часто клёны полночью стучатся,

Нам мерещатся несчастья, людям, жмущимся в домах, -

Будто призраки стучатся к людям, жмущимся в домах,

А всего-то – ветки взмах".

Но едва окно раскрыл я, вижу клюв, глаза и крылья -

Мне шагнул навстречу Ворон, и крыла тяжёлый взмах

Чадо Вечности и Ада перенёс на бюст Паллады…

Мне за слёзы так и надо – слишком горем я пропах.

Хоть какой, да собеседник: если горем я пропах,

Скажет "Крра!" в ответ на "Ах!…"

Как он важен, как вальяжен, хоть и чёрен, да не страшен,

И едва ль его жилище – на Летейских берегах.

Если был бы он и вправду Вестник Рая, Ворон Ада,

Мне узнать бы было надо, как зовётся в тех мирах.

Ну, давай! Ответствуй, Ворон, как ты звался в тех мирах!

Ворон горько каркнул: "Крах!"

Я отпрянул: ну и диво! Птица дьявольски учтива,

Хоть запуталась, бедняга, в разных птичьих именах.

Вышло чётко; но, однако, имя – нечто вроде знака,

Можно звать и так и всяко, но своих домашних птах,

Даже пусть больших и чёрных, но никто домашних птах

Не терзает кличкой "Крах".

Как он прочно сел над дверью! – видно, чувствует доверье.

В этом чудится мне что-то, встарь мелькавшее в мечтах.

Где мечты?… Где шатья братья?… Не могу друзей собрать я,

Словно некое проклятье на моих лежит друзьях.

Что же нужно, чтоб остался хоть бы ты – в моих друзьях?

Ворон горько каркнул: "Крах!"

Вздрогнул я. За чёрным словом – жалким жизненным уловом -

Чей-то чёрный крест увидел на надеждах и делах.

Был хозяин птицы – нытик, духом полный паралитик,

Вы таких не окрылите, – он почти с восторгом чах.

Ворон слушал это слово, а хозяин чах да чах -

Сам себе накаркал крах.

Вещий Ворон, тощий Ворон, чей-то горестный позор он

Поневоле выдал миру: что ему в людских речах!…

Я придвинулся: наверно, понимает он неверно,

Но – сиянье или скверну слышит он в таких словах?

Что он, Ворон, смутно видит в человеческих словах -

Для примера, в слове "крах"?

Не "любовь" ли?… Вдруг воскресло, как она садится в кресло,

И опять сидим мы рядом и мечтаем при свечах…

Может, ей, такой прекрасной, к высшим таинствам причастной,