— Боже! Чтоб тебя!

— Что за чертовня?

Книга? Да, книга. Какого хрена она тут? Я же мог убиться насмерть! Что за остолоп, черт бы его подрал, оставил на площадке книгу? Да еще открытую! На самом верху треклятой лестницы!

Да, кто?

* * *

Это вы?

— Ага! Подождите минутку, я сейчас! Только пальто повешу!

Ну здрасьте.

— Вы вернулись раньше, чем я ожидал.

— Машин мало, ехать было легко. Единственное, впрочем, что было легко. Те еще полтора денька мне выдались, скажу я вам.

— Налейте-ка себе виски. Расслабьтесь. И мне тоже плесните глоточек.

— Хорошо. Мне это будет кстати.

Как вы, Пол, ничего?

— Грех жаловаться.

— А-а. Если не ошибаюсь, в ваших устах эта фраза означает, что вас очень даже тянет пожаловаться.

— Правда? Неужто я такой жалобщик?

— Да, такой, такой. Ну, рассказывайте. На что жалуетесь?

Ну же, Пол, мы ведь оба с вами понимаем, что рано или поздно вы мне все расскажете. Так чего ж тянуть резину? Что я теперь натворил?

— Я чуть не полетел с лестницы.

— Что?

— На верхней площадке валялась книга. Вот она.

— Ясно.

— Что это за книга?

— Возьмите виски.

— Спасибо.

— Книга моя. «Как Пруст может изменить вашу жизнь» Алена де Боттона. Я читал ее в свободное время. Никак не предполагал, что вы будете против.

— Разумеется, я вовсе не против. Однако я очень даже против падения с лестницы. И прошу вас, не надо мне напоминать, что на самом деле я не упал. В том отнюдь не ваша заслуга. Пруст, значит, может изменить вашу жизнь, да? А вы чуть не изменили мою.

— Мне правда очень жаль, Пол. Я оставил книжку там потому, что собирался прихватить ее с собой в Оксфорд. Дома я то и дело бросаю книги и прочие вещи прямо на лестнице. Но здесь это, конечно же, и глупо, и опасно. Приношу глубокие извинения.

— Н-ну… Что ж, ничего страшного не случилось. Ваше здоровье.

— Ваше.

— Итак? Нашли в Оксфорде то, что искали? То, что я искал?

— Мне кажется, нашел. Съездил, как вы просили, в Хартфорд, много чего нафотографировал и вдобавок многое записал, просто так, на всякий случай.

— А внутрь колледжа заходили?

— Сунулся было, но меня не пустил какой-то наглый и зловредный привратник. У меня мелькнула мысль сказать ему, зачем я туда явился — по чьему поручению, — но я подумал, что вы скорее всего этого не одобрили бы.

— Вы правы. Совсем не одобрил бы. Не хрена ему это знать.

— Да на него такое сообщение не произвело бы никакого впечатления. Там толклись туристы, в основном японцы, автобусная экскурсия, что ли, и все получили от ворот поворот.

— Мост-то вы, надеюсь, сфотографировали?

— Естественно.

— Нет ли там в центре щита, ну, такого, знаете, геральдического щита или герба?

— Гм-гм. Пока что все на пленке.

— Опишите-ка его мне.

— Позвольте, я только достану свои записи.

Сфотографировать колледж оказалось довольно затруднительно: он весь в лесах и брезенте, его, видимо, реставрируют.

— Какого черта они не оставят его в покое? В стране просто мания завешивать общественные сооружения. Когда я в последний раз видел Лондон, он был похож на один из кошмарных опусов этого, как, черт возьми, его зовут?.. Скульптор-концептуалист, то ли венгр, то ли болгарин, он еще вечно чем-нибудь обматывает свои творения. Как же его зовут?

— Кристо[24]?

— Кристо, верно. Молодец Джон, умница.

— Благодарю вас, — не без иронии ответил он.

— Бросьте. Вы же меня знаете. Пора уж и привыкнуть.

— Я и привык. Еще как привык.

— Да, но вовсе незачем твердить это с таким жаром. Продолжайте.

— Продолжать что?

— Про Хартфорд. И про герб.

— Там два оленя, две оленьи головы, возносимые к небу херувимами, и еще, на фоне зигзагоообразных линий, — королевская лилия, что ли?

— Правильно. Именно так мне все и помнится. Дальше.

— Ну, двор колледжа прямоугольный, почти квадратный, трава очень ухоженная. С точки зрения архитектуры здание, по-моему, интереса не представляет, за исключением разве что увитых плющом стен. Имеется фонтан… и… и что же еще? Да, лестница расположена справа от входа.

— Справа? Вы уверены, что справа?

— Ну да, я… Погодите. Нет, погодите. Я набросал небольшой план территории. Нет-нет, я ошибся. Лестница слева! Я держал план вверх ногами. Да, точно, как войдешь, слева.

— Верно, верно, именно слева! Для вас это самая что ни на есть заурядная мелочь, а вот для меня она имеет огромное значение. Мне крайне важно убедиться, что хоть в чем-то моя хилая стариковская память не подводит.

— Ну, что касается вашего оксфордского периода, она явно работает безотказно.

— Да, вроде бы. Но, с другой стороны, еще бы она тут отказывала: как-никак я провел в Оксфорде целых четыре года. И… погодите-ка. А рядом?

— Что рядом?

— Возле самого колледжа, сразу за мостом, стоит домик, верно? Странный такой домишко с медной дощечкой на стене. Кто-то там жил, какая-то знаменитость. О господи, ведь я каждый божий день ходил мимо этого дома! Какой-то ученый… э…э…э… Эдмунд Галлей! Там жил Эдмунд Галлей! Тот ученый муж, который открыл комету Галлея, помните?

Что, разве не он?

— Комету Галлея он, может быть, и открыл, однако рядом с колледжем не жил. Там действительно есть памятная доска, но только в честь Джеймса Уатта. Он изобрел паровую машину, да?

— Джеймс Уатт? Но он же шотландец!

— Ну и что?

— Да ничего; я хочу сказать, вы уверены, что там жил этот Скотт?

— Почему же он скот?

— Кто скот?

— Так вы про Уатта?

— Ну да, про Уатта, про Уатта! Вы уверены, что там жил Уатт?

— Я сфотографировал доску.

— Вот молодчина, Джон! Непременно покажите мне, как только… проявите пленку…

— Послушайте, вы уж меня простите, Пол, но ведь я могу только… только устно описать ее вам…