Третья группа подсудимых – в лице Наумана, Блюме, Брауне и Отта – оправдывала свои действия, как и Олендорф, «приказами сверху». Тейлор возразил им, заявив, что подчиненным обычно разрешено исходить из того, что отданный им приказ соответствует закону. Это соответствие не нужно всегда подвергать сомнению, но это не относится к явно преступным приказам. Любой, кто совершает преступные деяния, несет за них ответственность – то, что при этом он подчиняется командиру, можно в лучшем случае рассматривать как смягчающее обстоятельство. Об этом здесь не может быть и речи. Обвиняемые не были ни фермерами, ни ремесленниками, ни наивными молодыми людьми, которые по призыву попали в вермахт. «Это юристы, учителя, художники и бывший священник. Проще говоря, образованные люди, которые в полной мере отвечали за свои поступки и вполне понимали серьезный и мрачный смысл программы, на которую они подписались. Они были частью твердого ядра СС». Их выбрали для этой ужасной задачи, потому они оказались достаточно беспощадными для ее выполнения – «специально отобранными фанатиками». Тейлор бросил подсудимым в лицо: «Именно они, прежде всех остальных, огнем и мечом распространяли нацистское учение».

Ответ становится очевидным, если рассмотреть природу преступлений. Речь идет не о поведении солдат в пылу и возбуждении боя. Чудовищные преступления были спланированы задолго до их совершения. Вопросы виновности или невиновности жертв вообще не сыграли бы никакой роли. «Это были убийства по их собственной воле», – сказал Тейлор.

Прежде чем произнести заключительное слово, высший представитель обвинения со стороны американцев растолковал выраженную Олендорфом точку зрения о том, что массовые убийства продиктованы военной необходимостью и носили оборонительный характер. Олендорф сравнил преступления нацистов с налетами союзников на Дрезден или американскими атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки. Олендорф не видел особенной разницы между такими расстрелами и нажатием кнопки сброса авиабомб, в результате чего погибло гораздо больше людей, сказал он на свидетельской трибуне. Придет время, когда больше не будут проводиться такие нравственные различия.

Обвинение не могло не отреагировать на такое заявление. Тезис Олендорфа, ответил Тейлор, означал лобовую атаку на обязательный характер права вооруженных конфликтов, потому что, если довести эту мысль до конца, то такого права больше не будет. Тогда тотальная война будет означать тотальное беззаконие. По поводу бомб Тейлор ответил, что, к сожалению, верно лишь то, что разрабатывается все более смертоносное оружие. Но конечная ответственность лежит не на тех, кто закончил войну, а на тех, кто ее развязал: «Первые города, подвергшиеся террору современных воздушных налетов, пострадали от немецких бомб». Варшаву, Роттердам и Лондон бомбили до того, как в Германии пострадало хотя бы одно здание. Крупнейшие криминальные операции национал-социализма от рабского труда до убийства евреев невозможно переосмыслить ретроспективно как меры возмездия за бомбы союзников. С юридической точки зрения вопрос был ясен: ни Гаагская конвенция, ни общие принципы права вооруженных конфликтов никогда не определяли ограничений в отношении размеров, скорости или разрушительного потенциала оружия. Законы военного времени регулировали не количество оружия, а то, как оно применялось.

Есть более фундаментальные соображения, продолжал Тейлор. Правила ведения войны могут меняться, но они не должны изменяться или становиться более жестокими лишь потому, что одно государство их нарушило. Деятельность айнзацгрупп была беспрецедентной в новейшей военной истории. Олендорф оправдывал это тем, что евреи и коммунистические чиновники могли дать Германии отпор особенно эффективно. Даже самый круглый дурак мог бы представить, что бы произошло, если бы наступавшие союзники применяли аналогичные принципы в Германии. Аргумент Олендорфа имел точную параллель с грабителем, который стреляет в хозяина дома «в целях самообороны».

Обвинители пожелали сделать последнее замечание по этому поводу. Защита выдвинула аргумент, будто преступники действительно считали, что убийства были вызваны военной необходимостью. Этот аргумент нельзя считать серьезным. Генерал задал встречный вопрос: прекратилось бы истребление евреев, если бы Советская армия была разгромлена? «Нет, как раз наоборот», – воскликнул он на весь зал. Напротив, область убийственной деятельности была бы значительно расширена, Холокост приобрел бы еще более ужасающий размах. Это подтверждало и признание Олендорфа в том, что они убивали еврейских детей для достижения «длительной безопасности». Преступления были совершены не для того, чтобы добиться военной победы, заключил Тейлор, а наоборот: военный триумф еще больше позволил бы немцам осуществить запланированную резню. «Уничтожение евреев было целью войны, а не военным средством».

В заключение Тейлор обратился к вступительному слову Бена. Представители обвинения боролись за прекращение «международной анархии», подчеркнул он. Необходимость создания общепризнанного правового порядка на практической и осуществимой основе никогда еще не была столь очевидна, как сегодня. То, что совершили обвиняемые, не только противоречит международному уголовному праву, но и является «отвратительным преступлением во всех цивилизованных правовых системах». На этом процессе речь идет «об убийстве, умышленном убийстве, убийстве в гигантских масштабах, убийстве, совершенном по наихудшим мотивам». Некоторые из подсудимых все еще считали себя невиновными, потому что жертвы были евреями. Однако ни одно уголовное право, ни национальное, ни международное, не может выжить, если вина правонарушителя определяется политическими убеждениями, религиозными убеждениями или происхождением жертвы. Для мира во всем мире жизненно важно, чтобы в отношениях между народами никакая подобная ересь не становилась общепринятой. Никаких конкретных уголовных обвинений Тейлор не выдвинул. Судебная мудрость призывает скорее к твердости, чем к снисхождению, просто сказал он.

Председатель суда объявил почти двухмесячный перерыв в разбирательстве, чтобы рассмотреть представленные доказательства, взвесить аргументы и вынести приговор в отношении двадцати двух оставшихся обвиняемых. Бен использовал это время для других расследований военных преступлений. Из Нюрнберга он отправился в бывшую столицу рейха, которая теперь была оккупирована четырьмя державами-победительницами. На обратном пути в небе над Берлином произошел инцидент, который мог закончиться трагедией, но большей частью исход был благополучным. Кроме экипажа самолета и Бена с Гертрудой, пострадали и другие известные представители США: Тейлор с женой Мэри и юрист Джеймс Макхейни, главный обвинитель на одном из процессов в Нюрнберге, с женой Мэрилин.

Тейлор встречался в Берлине с генералом Люсиусом Д. Клеем, руководителем администрации американской зоны оккупации в Германии. 18 марта 1948 года, в четверг, группа должна была отправиться с аэродрома Темпельхоф, находившегося в американской зоне, назад в Нюрнберг, откуда они вылетели двумя днями ранее. Бен предпочел бы поехать на машине, но Тейлор настоял на перелете. Чтобы сэкономить время и не задерживаться без необходимости, он организовал «специальную полетную миссию». Полет самолета американских ВВС «Дуглас» C-47 до Берлина прошел без происшествий, писал Бен в шестистраничном подробном отчете через несколько дней после инцидента. Однако 18 марта погода была скверная. Пассажирскому самолету никогда бы не позволили подняться в воздух в условиях ограниченной видимости, но что могло остановить храброго военного летчика? В передней кабине находился пилот в звании сержанта Том Сквайерс, жизнерадостный молодой человек из Техаса. «Будьте осторожны, – пошутил Бен, – жизнь, доверенная вам, может быть моей собственной». Бен был в приподнятом настроении: ночью Гертруда видела во сне дохлых голубей – и Бен подтрунивал над ней из-за «нелепых предчувствий».