Древнейшие из городищ дьякова типа восходят к середине I тысячелетия до н. э. и даже к несколько более ранней эпохе. К ним относятся Старшее Каширское, Кондраковское (у Мурома), Городищенское (у г. Калязина на Волге), Городок (на Верхней Волге) и некоторые другие. Типичным является поселение у села Городище. Небольшой поселок размером в 80 м длины и 35 м ширины расположен на высоком берегу реки. Окруженный с трех сторон отвесными склонами, а с четвертой — глубоким рвом и земляным валом с частоколом, он был действительно неприступной крепостью. Такими же отвесными склонами, валами, рвами и деревянными стенами окружено поселение у села Городок[148]. Небольшие укрепленные поселки были местом обитания большой семьи, насчитывающей 25–30, а в больших городищах — 50–60 человек.

Прошло несколько столетий. В первой половине I тысячелетия н. э. в верховьях Днепра, Оки и Волги, на высоких берегах рек или на островах среди озер и болот укрепленные валами, рвами и частоколами по-прежнему располагаются миниатюрные поселения в 200–300–500–700 кв. метров, мало чем отличающиеся от древних дьяковых городищ. Как и ранее, они являются местом обитания больших патриархальных семей. Типичным для этого периода является городище у деревни Березняки в устье реки Сонохты, впадающей в Волгу, датируемое III–V вв. н. э. Естественно укрепленное рекой, крутыми склонами и оврагами, оно было еще огорожено массивной бревенчатой стеной. Размеры городища — 80 метров в длину и 50 метров в ширину. В середине поселка был обнаружен низкий бревенчатый дом с очагом, покрытый двускатной крышей. Это было общественное здание, принадлежавшее всем жителям поселка. Вокруг него располагалось шесть жилых бревенчатых домов с земляными полами и очагом, представлявшие собой жилища отдельных семей. Правая сторона домов, в которой готовилась пища, стояли лепленные от руки сосуды, принадлежала женщинам, а левая — мужчинам; тут были найдены крючки, топоры, стрелы, уздечки и т. п. Рядом с общественным домом располагалась постройка для хранения зерна, где были найдены зернотерки и серп; несколько дальше — кузница с очагом из огромных камней, а против него — легкая постройка, в которой собирались женщины шить, прясть, ткать и т. д. Население поселка состояло из 40–50 человек. Все шесть семей патриархальной общины вели совместно коллективное хозяйство. На заливных лугах пасся скот, загоняемый на ночь в загон. Крупный рогатый скот давал молоко, овцы — шерсть, а лошади и свиньи шли в пищу. В реке ловили рыбу, в лесах ловили и били зверя и птицу. Большую роль играло примитивное подсечное земледелие. Железные изделия вырабатывались тут же, в общинной кузнице из криц мягкой болотной руды. Жители поселка сами выделывали кожи, шили одежды из шерсти и льна, изготовляли обувь, сами выделывали посуду. Только украшения покупали у соседей. Такая патриархальная община представляла собой самодовлеющий мирок.

«Домик мертвых» и обычай сжигания покойников говорят о культе огня и солнца, о космических религиозных представлениях, о культе предков, характерных для патриархально-родового строя. Поселки объединялись по принципу родства, племенной общности. Сидели они гнездами, отделенными друг от друга огромными незаселенными пространствами. Общались люди друг с другом редко и мало. В каждом иноплеменнике и соседе видели врага. Взаимное влияние было слабым. Жизнь текла медленно, размеренно. Из года в год, из десятилетия в десятилетие, из века в век все шло по-старому, и очень медленно прорастали семена нового, очень медленно назревали условия для вступления общества в новую, высшую ступень развития общественных отношений и культуры. Чем же объяснить эту архаичность, косность, отсталость, замедленные темпы развития племен верховьев Днепра, Оки и Волги?

Причины длительного бытования на севере древних форм патриархального строя лежат прежде всего в характере земледелия. Нужно указать, во-первых, на то обстоятельство, что земледелие на севере, в лесах Восточной Европы, абсолютно преобладающей отраслью хозяйства стало лишь в VIII–IX вв., т. е. в те времена, когда в земледелии произошли крупные сдвиги, обеспечивавшие ему ведущую роль в хозяйстве лесных племен. До этого скотоводство, рыбная ловля и охота играли весьма большую, чаще всего решающую роль, давая более половины всех средств существования. Это можно заключить хотя бы из того, что главная рабочая тягловая сила северного земледелия — лошадь — употреблялась в пищу и не только тогда, в середине I тысячелетия н. э., но в верховьях Волги и гораздо позднее. Этот вывод можно сделать, анализируя не только материальные остатки земледельческой культуры, но и остатки пищи и остеологический материал. Во-вторых, отметим еще один чрезвычайно важный фактор — пашенное земледелие, давно известное в Среднем Поднепровье, на севере распространилось лишь в VIII–X вв. н. э. До этого господствующей формой земледелия было подсечное, или огневое, земледелие. Для подготовки участка земли под посев надо было подрубить деревья, выждать, пока они засохнут на корню, затем сжечь сухостой и тогда прямо в золу, оставшуюся от пожарища, без предварительной вспашки сеяли зерна. Орудием труда служила большая косуля, соха-суковатка, в которой роль сошника играл толстый, острый, обожженный для крепости сук. Такой участок выжженного леса первое время давал большой урожай, но по прошествии трех-четырех лет пережженная земля утрачивала плодородие и надо было браться за другой участок леса, снова подрубать, валить и жечь лесные исполины, снова браться за примитивный, долотообразный, узколезвийный топор, огниво, соху. Подсечное земледелие было очень трудоемким и требовало колоссальных затрат труда. А это было под силу только большим коллективам, целым патриархальным семейным общинам. И существование семейных общин диктовалось самой формой земледелия.

Миниатюрные размеры поселений также были обусловлены распространением на севере подсечного земледелия. Дело в том, что при частых сменах участков земли требовалась обширная площадь для ведения каждой общиной земледельческого хозяйства. Поэтому селиться огромными поселками, состоящими из нескольких патриархальных семей, как это было у антов в Среднем Приднепровье, в лесной полосе было невозможно. Кроме того, смена участков земли вызывала систематические передвижения населения; северные земледельцы вынуждены были часто переходить с места на место и менять места своего обитания.

Наконец, нужно также отметить, что в общем пользовании находились выпасы, выгоны, луга, «бортные ухожаи», рыболовные участки и охотничьи угодья.

Вот в чем лежат причины отсталости северных племен, если речь идет об их внутренней жизни. Конечно, немаловажное значение имело также и то обстоятельство, что, как я уже указывал, Среднее Приднепровье со времен античных греческих колоний было вовлечено в орбиту влияния древних цивилизаций. На лесную полосу Восточной Европы оно распространялось в меньшей степени. Север связался с цивилизованным югом гораздо позднее, лишь накануне образования русского государства.

Та же картина наблюдается и в западной части лесной полосы — в Смоленщине и Белоруссии. Из открытых селищ латенской поры,