Кошевой нахмурился:

— Мне кажется, вы ошибаетесь.

— Вы смеете возражать мне? Великолепно.

— Почему вы всегда такой… ну… не верующий? — горячился Кошевой. — Пусть мир и прост, но разве не мы сами создаем в нем загадки?

Гордеев посмотрел на своего напарника с любопытством:

— То есть вы считаете, что Молния не так банален, как может показаться на первый взгляд?

Кошевой потупился:

— Конечно, он псих, но разве его существование, его поступки, то, что он убил больше двадцати детей, банка с человеческими останками — не тайна? Страшная тайна, тошнотворная тайна, но все-таки тайна!

Гордеев покачал головой:

— Посветите сюда, Кошевой.

— Сюда?

— Правее. Видите эту глину?

— Кусок засохшей глины?

— Именно так: кусок засохшей глины. Повторюсь: ботинок, телефон и банка ничего не значат. Их нам подсунул Молния, а значит, они лишь информационный шум. Созданная человеком загадка, которая не нуждается в разгадывании. А вот этот кусок глины, Кошевой, значит очень много. Молния не подозревает о его существовании; и это та самая криптограмма, расшифровав которую, мы выйдем на след убийцы. Не верите? Посветите сюда. Выше, мне в лицо. Не стесняйтесь, светите. Вам страшно? Нет? Превосходно. А теперь запомните: еще до нового года я скажу вам, кто такой Молния. Благодаря куску засохшей глины, о котором он не имеет понятия.

Кошевой посветил на пол.

— Это улика? — пробормотал он. — Нам надо забрать ее… ну… на анализ?

— Зачем? — Гордеев покачал головой. — Оставим ее здесь. Всё, что надо, она мне уже сообщила.

— Но что может сообщить кусок глины?!

— Всему свое время, Кошевой. — Гордеев улыбнулся. — Вы ведь работаете со мной ради загадок и тайн, верно? Если я скажу сейчас, вам будет неинтересно. Ну-ну, не хмурьтесь. Хотите водки? Тут рядом есть замечательный кабачок.

— Мне надо уйти по делам, — помолчав, сказал Кошевой. — Прошу прощения.

— Вы разочаровались во мне? Водка помогает мне думать.

— Что-то не верится.

— Изумительно. Что ж, тогда до встречи. Не споткнитесь, когда будете выбираться отсюда; пол завален битым стеклом.

Кошевой ушел. Гордеев еще немного побродил по складу, мучаясь сомнениями. Однако время поджимало: следовало забрать дубликат ключа, который он заказал накануне вечером. Ларек закрывается в семь; к счастью, идти недолго. Через двадцать минут Гордеев был на месте. Работник ларька как раз собирался уходить. Он посмотрел на припозднившегося клиента с неудовольствием, однако вернулся в ларек, покопался в ящике и отыскал готовый ключ. Гордеев сунул его в карман не глядя. Работник ларька произнес что-то неразборчивое. Гордеев расслышал «с вас» и «рублей». Он сунул в окошко смятую купюру и, не дожидаясь сдачи, направился в ресторан японской кухни, где заказал графин водки и пиццу. Водку ему принесли сразу, а пиццы не было. Официантку Светочку послали извиниться перед клиентом за отсутствие пиццы. Гордеев спал щекой в тарелке. Рядом стоял опустевший графин. Светочка не знала, как поступить. Перед тем как сделать заказ, Гордеев предъявил ей удостоверение, и Светочка сомневалась, имеет ли она право будить такого важного человека. Поэтому она немного постояла возле столика, нервно поглаживая на себе кимоно, и тихо ушла, чтоб не тревожить сон представителя властных структур.

В том же кафе за другим столиком сидела Надя. Напротив нее расположился молодой человек с бледным лицом, усеянным веснушками. Надя познакомилась с ним в Интернете. Молодого человека звали Ерема. Ерема был романтичным юношей. Большую часть времени он проводил в Сети: искал девушку своей мечты на сайтах знакомств. Он назначал свидания в японских ресторанах, потому что, насмотревшись аниме, полюбил японскую кухню. На свиданиях девушки с любопытством разглядывали Еремин бордовый пиджак с белой розой в петлице; самые жестокие откровенно над ним смеялись. Друг Еремы по фамилии Королевский объяснил этот факт в скайпе тем, что современные девушки чересчур практичны и не приемлют романтических жестов. Он посоветовал Ереме быть смелее. Ерема, следуя совету друга, положил на стол перед Надей фотографию. Надя, поглядев на фото, не знала, плакать ей или смеяться. После Ромы это было четвертое подряд свидание, на которое ей приносили снимок неприличного содержания. Надя не понимала: может, это она ненормальная, а то, что происходит вокруг, — вполне естественно. Она смотрела на фотографию пустыми глазами, а Ерема ерзал в кресле, потому что опасался Надиной критики.

— Ну как вам? — наконец не выдержал он.

Надя кивнула:

— Недурно.

— Вы такая современная, — обрадовался Ерема. — Хотите саке?

— Не знаю, — сказала Надя. — Может, лучше белого вина?

— Я закажу саке, — решил Ерема. — Я мог бы заказать вино, но, к сожалению, у меня на него аллергия.

— Ну ладно, — сказала Надя.

— Кстати, я работаю в игрожуре, — вскользь заметил Ерема, чтоб произвести на девушку незабываемое впечатление.

Надя промолчала. Пока несли саке, Ерема рассказывал, какое влияние оказало на него японское аниме «Евангелион». Надя не поняла ничего из его рассказа. От бессвязных слов Еремы у нее разболелась голова. Ерема, вдохновившись успехом с фотографией, отважно гладил Надино запястье. Надя с удивлением разглядывала его тонкие белые пальцы с обгрызенными ногтями. Ей хотелось улететь далеко-далеко. Но вместо этого она слушала рассказ Еремы об отличии японских дорам от корейских. Господи, подумала Надя. Ничего другого подумать не получалось. Ерема всё более вдохновлялся. Он выпил для храбрости саке и погладил Надю повыше локтя. Надя с ужасом размышляла, что он погладит дальше. Она сказала Ереме, что ей надо отлучиться в туалет. Ерема не заметил, как она встает: он вслух рассуждал о Лелуше. Надя понятия не имела, кто такой Лелуш и зачем ей о нем знать. Она забрала в гардеробе пальто и зонт и вышла наружу. От реки поднимался холодный воздух. Глаза фонарей смотрели на мир с туманным безразличием. По черной воде плыли пятна желтого света. Прохожие медленно брели вдоль набережной, кутаясь в теплую одежду. Поблескивали влажные камни мостовой. Голые деревья стыдливо заворачивались в серую кожу. У пристани покачивался на воде моторный катер. На сиденье развалился старик в дырявом пальто. В желтых зубах застыла незажженная трубка, глаза были закрыты. Надя долго разглядывала старика, пытаясь понять, жив он или умер. Подул ветер, и старик медленно завалился на бок. Наверно, уснул, подумала Надя.

Возле здания старого речного вокзала, ныне заброшенного, толпились люди. Надю поразило грозное молчание этих людей. Они будто дремали, стоя возле разрушенной арки входа. Надя протолкалась вперед. Рядом кто-то шмыгнул носом. Надя случайно наступила на ногу пожилому мужчине, но он ничего не почувствовал; только почесал обеими руками скверно выбритые щеки. Надю толкнули в самую середину пустого места перед аркой. Сначала она ничего не заметила. Приглядевшись, она снова ничего не заметила и поняла, что и дальше не хочет замечать того, что свисает с арки на толстой веревке. Кто-то пробормотал у нее за спиной: это Молния, его рук дело. Толпа зашевелилась как комок змей. Люди переступали ногами, потирали замерзшие ладони. Они боялись уходить, но еще больше боялись остаться. Приехала полиция. Уставшие полицейские двигались среди людей, как призраки. Толпа по капле выдавливала себя с мрачной набережной. Надя вернулась в ресторан. Ерема продолжал что-то рассказывать. Надя заказала сто грамм водки и выпила залпом, как необходимое ей лекарство. Ерема испуганно моргнул. Лучше бы я остался дома, подумал он. Нет никакого смысла выходить на улицу и что-то делать, незачем стараться и кому-то что-то доказывать; всё, что мне нужно, можно найти в электронной начинке персонального компьютера.