Свен недоуменно уставился на меня.

— Ирен? Вчера она была живее всех живых, позвонила и устроила истерику. Так что я не думаю, что…

Не слушая его, я бросилась в спальню с испачканными зубной пастой губами и стала надевать первое, что попалось под руки. Свен встревоженно последовал за мной:

— Ева, что с тобой? Я не думаю, что произошло что-то серьезное. Хотя бы позавтракай. Не побежишь же ты на пустой…

— Свен! — Я бросилась к нему и схватила за плечи. — Послушай меня! Милый, милый Свен, поверь мне! Я уверена: что-то случилось! Одевайся и пойдем. Если я ошибаюсь, ты выскажешь мне все позже, а сейчас, прошу тебя, сделай, как я прошу.

Слава Богу, Свен достаточно умен, чтобы понять, когда я настроена серьезно, поэтому он без лишних слов оделся и пошел со мной к машине. У меня болел живот, во рту пересохло. Я выскочила из машины почти на ходу и бросилась к дому Ирен. Позвонила. Никто не открыл. Я попыталась отпереть замок запасным ключом. Свен помогал мне, но безрезультатно. Я стучала в дверь и заглядывала в окна, но ничего не было видно. Вероятно, Ирен закрылась на засов.

Свен пошел было к машине, чтобы съездить за Орном, местным мастером на все руки, но передумал и вернулся обратно, прихватив из багажника ящик с инструментами. Он сразу подошел к окну. Вставив отвертку в щель между рамой и стеной, надавил что есть сил. Он весь вспотел, пока давил, но под конец окно поддалось. По стеклу пошла трещина, щепки полетели во все стороны, но это неважно, все потом можно починить. Мне с трудом удалось забраться в окно. Я порезалась стеклом, но не обратила на это внимания. Я бросилась к входной двери, отодвинула засов и впустила Свена. Только тогда я почувствовала, как что-то теплое течет по руке, и увидела, что она вся в крови.

Я крикнула: «Ирен!» и бросилась осматривать комнаты. В кухне я увидела грязную кастрюлю, над ней вились мухи. Я заглянула в спальню — кровать была не застелена.

Тем временем Свен дошел до ванной и позвал меня. Я побежала туда, заглянула ему через плечо и увидела Ирен.

Она сидела на полу, прислонившись спиной к ванне. Глаза полуоткрыты, рот разинут, язык свисает наружу. На полу крови не было, значит, она не ударилась. Видимо, просто отключилась. Может быть, вчера вечером, может, ночью, а может, утром. Наверное, как раз тогда, когда Пиковый Король присел на мою постель.

Свен ушел к телефону, я слышала, как он вызывает «скорую». Я встала на колени перед Ирен и взяла ее за руку, потом дотронулась до щеки — холодной и влажной.

— Ирен. Это я, Ева. Ты меня слышишь? Слышишь?

Она не реагировала. Я погладила по щеке, удивляясь, какая та мягкая и гладкая, несмотря на возраст. Я сидела с Ирен до приезда «скорой». С профессиональной уверенностью в том, что все делают правильно, санитары уложили ее на носилки и увезли в больницу в соседнем городе. Я невольно вспомнила врача «скорой помощи» Роланда, который когда-то предлагал мне ему позвонить: интересно, он еще работает? Потом мы со Свеном сложили в косметичку расческу, мыло, очки и зубную щетку и пошли к машине. На первое время Ирен этого хватит, остальное можно будет подвезти потом.

Ее положили в отделение реанимации, и спустя некоторое время врачи сообщили, что у пациентки произошло кровоизлияние в мозг и левая сторона тела парализована. Спустя еще несколько часов Ирен перевели в отдельную палату. Я сидела рядом с ней и смотрела на бледное как полотно лицо и спутанные волосы, пока она не открыла глаза.

— Как ты себя чувствуешь, Ирен? Ты меня узнаешь? — спросила я.

Она открыла рот и промычала, с трудом ворочая языком: «А-а-а…»

Я видела, что она хочет что-то сказать, но ее всегда такой острый язычок теперь стал бесформенной массой. Мне вдруг пришло в голову, что вместо меня здесь должна была бы сидеть ее дочь. Я спросила, можно ли воспользоваться телефоном, и позвонила ей. По голосу дочери Ирен невозможно было определить, расстроена ли она случившимся, но она все же ответила, что заедет в больницу в течение дня.

— Будем надеяться, что Ирен тебя дождется, — сказала я и повесила трубку. Затем я позвонила Сюзанне. Она заметно расстроилась и тоже обещала приехать в больницу, как только сможет.

Больше мы ничего не могли сделать для Ирен и отправились домой. Там мы зажгли камин и наслаждались теплом и запахом древесины. Сюзанна позвонила и сообщила, что навестила Ирен: у той был испуганный вид, что не удивительно. Для того, кто никогда не сталкивался с тяжелой болезнью, ситуация кажется кошмарной. Для меня же она была просто печальной. Я привыкла скорее к боли, чем к радости. Интересно, как воспримет болезнь Ирен Эрик, мой младшенький. Она ему всегда нравилась. Наверное, потому что умела ладить с мужчинами и знала, когда их надо почесать за ушком.

Ночью я спала плохо, встала рано и первым делом отправилась к розам. Сливочно-желтые бутоны уже вот-вот раскроются. Цветом они обязаны своим предкам из Персии. Утро было прохладное, но солнечное, день обещал быть жарким. Я сварила себе кофе, налила молока и села на еще влажную от росы траву, подставив лицо солнечным лучам. Ирен выбрала отличную погоду для того, чтобы заболеть, она всегда умела добиваться максимального эффекта. Через час встал Свен и по моему лицу догадался, что я не в настроении. Он тоже налил себе кафе, сделал пару бутербродов и присел на траву рядом со мной. Мы завтракали в тишине и покое, пока не зазвонил телефон. Я пошла в дом и сняла трубку.

— Ирен уже поет вместе с ангелами? — поинтересовалась Гудрун.

— Не совсем, — ответила я.

10 июля

Начался обратный отсчет времени: все ждали, когда же Ирен перестанет цепляться за жизнь. Желательно, конечно, чтобы кто-то был с ней рядом в этот момент. «Веселись, пока жив, отдохнуть успеешь на том свете», — бывало, говорила она, когда кто-то отказывался покутить с ней на вечеринке. Но, видимо, душа ее еще не была готова уйти на вечный покой. Мы со Свеном и Сюзанной регулярно навещали ее в больнице. Я уже достала их разговорами об Ирен, поэтому слушать меня готов был только Эрик.

Удивительно, как быстро все меняется. Пару дней назад, когда я гладила Ирен по щеке, мне казалось, что я испытываю к ней нежность. Теперь же, когда ей стало чуть легче и она периодически возвращается в свое привычное состояние, мои чувства тоже становятся прежними. Я-то надеялась, что произошедшее что-то изменит в наших отношениях, но, видимо, это просто-напросто невозможно. Кроме того, я чувствую, что больше не в силах сдерживаться, что должна все записать. Один раз, только один раз я позволила чувствам овладеть мною настолько, что сама превратилась в одно сплошное чувство. Тогда любовь и Ева стали одним целым, и я должна признаться в этом сама себе.

О том, что сталось с Бьёрном, я почти ничего не знаю. Когда его увезла «скорая», я протерла пол, нашла в словаре слово «эрекция» и поняла, откуда взялось столько крови. В состоянии возбуждения Бьёрн не заметил моих приготовлений: кровь отлила у него от мозга. Когда мама вернулась домой, я сидела на кровати, как примерная девочка. Помню, мы с ней даже мило поболтали про ее работу.