Остановившись, чтобы свериться с картой, Дорин обнаружила, что место, в котором она оказалась, называется «Лабиринт». Дорин решила, что название выбрано очень точно. Дважды она ловила себя на том, что движется в обратном направлении. Человек, планировавший этот небольшой лабиринт, явно хотел, чтобы те, кто в него попал, теряли ориентировку.

Что ж, Дорин Холландер не из тех, кто легко утрачивает ориентиры. И уж конечно, не в такой крошечной рощице в центре парка. Для человека, который вырос, странствуя по лесам и полям восточной Оклахомы, это было бы просто смешно. Прогулка, правда, превращалась в маленькое приключение, но Дорин просто обожала маленькие приключения. Именно поэтому она и вытащила мужа в Нью-Йорк. Ведь пребывание в этом городе само по себе являлось маленьким приключением. При этой мысли Дорин заставила себя улыбнуться.

Нет, это полная ерунда! Она снова шагала в обратном направлении. С невеселым смешком женщина развернула карту. Увы: вся территория «Лабиринта» обозначалась однообразным зеленым цветом с изображением деревьев. Она огляделась по сторонам. Возможно, один из этих симпатичных молодых людей сможет показать ей выход.

В просвете между листвой она увидела две фигуры. «Интересно, чем они здесь занимаются?» – думала она, направившись в их сторону. Пройдя еще пару шагов, она отвела в сторону ветку и всмотрелась. Всего через миг ее любопытствующий взгляд сменился взглядом недоуменным, а еще через мгновение наполнился ужасом.

Отпустив ветку, она развернулась и начала продираться сквозь кусты. Ей все стало ясно. Это просто отвратительно. Теперь Дорин хотела как можно быстрее убраться из этого места. Желание увидеть «Кувшинки» испарилось. Она не хотела верить своим глазам, но отвергнуть реальность было невозможно. Все оказалось точно так, как она слышала по телевизору в передаче «Клуб 700». Нью-Йорк – Содом и Гоморра нашего времени! Дорин так спешила, что начала слегка задыхаться. Назад она оглянулась всего лишь один раз.

Когда за спиной молодой женщины раздались шаги, она их не услышала. А в тот миг, когда на ее голову опустился черный тяжелый капюшон и в ноздри ударил острый запах хлороформа, она, теряя сознание, увидела высящийся средь пустыни соляной столп.

Выдающаяся личность современности, доктор Фредерик Уотсон Коллопи величественно восседал за столом девятнадцатого века и задумчиво взирал на портреты мужчин и женщин, занимавших до него императорский трон. Во времена наивысшей славы музея – в те времена, когда этот стол был еще новым – директора Музея естественной истории сочетали в себе качества настоящих провидцев, путешественников и ученых. Берд, Трокмортон, Эндрюс. Их имена следовало бы отлить в бронзе. Восторг Коллопи несколько угас после того, как его взор обратился на изображения более поздних владельцев этого огромного углового кабинета – несчастного Уинстона Райта и его наследницы Оливии Мерриам, правление которой, надо сказать, продолжалось очень недолго. Доктор Фредерик Коллопи испытывал огромное удовлетворение оттого, что ему удалось вернуть посту директора его прежнее достоинство и значение. Он осторожно погладил свою великолепную бороду и, приложив палец к губам, погрузился в раздумья.

Директор не понимал, почему, несмотря на все успехи, у него постоянно возникают приступы меланхолии.

Чтобы спасти музей, он вынужден пойти на некоторые жертвы. Его очень угнетал тот факт, что научные исследования все больше уступали место громким шоу, открытиям новых сверкающих залов и сенсационным выставкам. Сенсационным... Это словцо вызывало у него отвращение. Но как бы то ни было, в Нью-Йорке занималась заря двадцать первого века, и те, кто не сможет играть по правилам нового столетия, обречены на гибель. Даже его самым великим предшественникам приходилось нести свой крест. Никто не в силах противостоять ветрам времени. Музей выжил. И это было самое главное. И только это имело значение.

Перед мысленным взором директора возник ряд его весьма достойных предков-ученых. Двоюродный прадед Амаса Гринью был другом самого Дарвина и прославился открытием в Индокитае нового вида рыбы – «морского черта». Двоюродная бабка Филомена Уотсон первой начала изучать образ жизни туземцев Огненной Земли. А дед Гарднер Коллопи был известнейшим герпетологом. Директор припомнил и свое научное достижение. В далекой молодости ему удалось уточнить классификацию человекообразных обезьян. Не исключено, что если ему улыбнется удача и он пробудет на своем посту еще несколько лет, то его имя будет упоминаться наравне с великими директорами прошлого. Нельзя исключать и того, что его имя увековечат на стене Ротонды.

Несмотря на приятные мысли, он никак не мог стряхнуть с себя овладевшую им меланхолию. Эти приятные размышления, которые всегда действовали на него так успокаивающе, на сей раз, кажется, не помогли. Он по-прежнему ощущал себя каким-то старомодным чудаком, занимающим не свое место. Даже мысли о юной и очаровательной супруге, с которой он так чудесно провел время перед завтраком, почему-то не утешали.

Коллопи обвел взглядом кабинет: камин из розового мрамора, круглые, выходящие на подъездную аллею окна, дубовые, тронутые временем панели стен, картины Одюбона и де Клефисса на стенах. Директор осмотрел себя и остался доволен. Чуть-чуть старомодный, строгий, почти церковного покроя костюм, крахмальная манишка, шелковый галстук-бабочка, призванный продемонстрировать независимость мышления, и туфли ручной работы. Он посмотрел в зеркало над каминной доской: привлекательное, даже чем-то элегантное лицо, на котором суровые годы почти не оставили своих следов.

Коллопи едва слышно вздохнул и опустил глаза на лежащую перед ним газету. Эта треклятая статья, видимо, и привела его в столь печальное расположение духа, тем более что сочинил ее тот же тип, который и так уже доставил музею массу неприятностей. Надежды, что быстрое изъятие из архива опасных материалов успокоит страсти, не оправдались. Теперь приходится иметь дело с этим письмом. Повсюду, куда ни глянь, таилась потенциальная опасность. В расследование дела оказались втянутыми его собственные сотрудники. Вокруг музея крутится какой-то агент ФБР. Под огонь критики попал один из главных спонсоров – Фэрхейвен. Все это грозило неприятностями, последствия которых невозможно оценить. Если не удастся взять события под контроль, то на его директорство может пасть тень или даже хуже того...

«Только не надо впадать в панику», – подумал Фредерик Уотсон Коллопи. Он с этим кризисом справится. Даже более масштабные катастрофы можно отвести в сторону с помощью... Как звучит это модное словечко! «Точная настройка», кажется... Именно это нам и нужно. Свежий подход. Очень тонкая и точно выполненная «настройка». Музей откажется от своего столь привычного ему рефлекса. Он не станет требовать специального расследования, не будет протестовать против посягательств на его архивы, не обрушится с критикой на таинственную деятельность агента ФБР, не станет отрицать своей ответственности или скрывать какие-то факты. Более того, музей даже не придет на помощь своему главному благодетелю Фэрхейвену. По крайней мере публично. В то же время много можно будет сделать, изящно выражаясь, in camera. Вовремя прошептанное нужному человеку слово, предоставление или изъятие определенных гарантий, тайное перемещение денежных сумм... Но все это следует проделать деликатно. Очень деликатно.