Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А… — открыл было рот Людовик и закрыл, не находя слов.
— Видите, сир. Я же говорю дичь и вздор. Вероятно, он умом помешался.
— Как-то проверить его слова вы можете?
— Уже пытаюсь. Мой человек в Вене сообщил, что примерно такую же историю рассказали и Иосифу. Дескать — стрелять стреляли, почти что в упор, но пуля не нанесла никакого урона принцу.
— А такое вообще возможно?
— Если на нем был добрый доспех, то отчего же нет? Но говорят, что он был просто в одежде.
— Хм… а под одеждой?
Кольбер задумался.
— Такое возможно?
— Наверное да. — кивнул министр иностранных дел. — Это многое бы объяснило. Но вся эта история в сущности бред. Мне иной раз кажется, когда я читаю донесения, что наш человек спятил и выдумывает сведения о России, вместо того, чтобы их собирать.
— Не судите его строго, — улыбнулся Людовик. — Дикая страна… там, наверное, если пожить, и сам одуреешь.
— Может быть… может быть… хотя, некоторые путешественники возвращались оттуда вполне здоровыми…
* * *
Алексей сидел в просторной ванной. И балдел. А рядом крутилась парочка его новых «горничных». Нагишом, разумеется.
Несмотря на определенный скепсис, проявленный царевичем изначально, их появление серьезно облегчило жизнь. Мысли упорядочились. Он даже и не замечал, как сильно на него давило это молодое тело, буквально кипящее от переизбытка гормонов. Просто стал меньше уставать, лучше спать, меньше отвлекаться. Да и вспыльчивость, с которой приходилось бороться, чтобы не наломать дров, серьезно просела.
И ему стала понятна эта диковатая мода аристократов. Раньше он считал ее блажью и банальным развратом. И не понимал Наталью Кирилловну, что покрывала и в чем-то даже поощряла похождения Петра Алексеевича. Пубертатный период — эмоционально сложное время, особенно если от твоих выходок может зависеть чья-то жизнь, а то и судьба целой державы. И даже ему, носителю вполне зрелого и развитого сознания, приходилось нелегко. Слишком давило естество.
— Какие же мы все-таки еще животные… — едва различимо пробурчал он себе под нос…
Глава 5
1706 год, июнь, 18. Орша — Москва — Подмосковье
Петр Алексеевич по своему обыкновению забрался на вышку и наблюдал с нее за полем битвы. Несколько рискованно, учитывая количество кавалерии у неприятеля. Но ему хотелось ясно понимать происходящее.
Видеть своими глазами.
Сама Орша пала быстро.
Даже особой осады не получилось.
Сразу как заработали новые 10-дюймовые осадные мортиры — так и сдались. Четырех залпов хватило чтобы всех во всем убедить.
Да и славно, что хватило только такого количества залпов, потому что Петр не стремился к полному разрушению Орши. Ну и бомб имелось весьма ограниченное количество. Для 30-фунтовых гаубиц и мортир их более-менее наделали. А тут вот… каждая была на счету.
Короткий ствол этих мортир с чрезвычайно толстыми стенками стоял на кованном, железном лафете. Развлекаться с деревом, которое от такой отдачи легко могло растрескаться не стали.
Обычная рама из двутавровых балок. Плиты для упора.
Для перевозки ее ставили на тележки. Поднимали домкратами. Поворачивали П-образные оси тележек на девяносто градусов. Втыкали массивные костыли. Ну и закручивали стопоры.
Четверть часа.
И мортира уже стояла на четырех колесах, готовая к движению.Мощных колесах. Опять-таки — железных. С такими характерными накладками-лапами, что употреблялись в годы Первой Мировой. Из-за чего вся установка намного лучше чувствовала себя на мягких грунтах. Меньше в них проваливалась.
Дальше к ней цепляли передок. И небольшой «поезд» из восьми попарно запряженных тяжеловозов начинал движение. Уверенно таща ее даже по плохим грунтовым дорогам. В том числе раскисшим. Не медленнее 6-фунтовок, позволяя установкам поддерживать достаточно приличные маршевые скорости.
Так что — сорваться и «дать ходу» такие мортиры могли буквально за двадцать минут. Невероятно быстро для тяжелых осадных установок! Просто сказочно! Особенно по тем временам, когда осадная артиллерия могла сутки или даже двое сворачиваться. В спешке. Чтобы потом ели-ели поплестись, сковывая войско своей чрезвычайной медлительностью.
В боевое положение эти мортиры разворачивали еще быстрее. Отцепили передок. Открутили стопоры. Ломом чуть подали вдоль оси назад, ослабляя зажим костылей. Вынули их. Толкнули ногой вперед. И все — мортира легла на грунт. Дальше только заряжай, наводи да стреляй. Меньше пяти минут на все про все.
А била она почти на две версты[30].
По тем годам — много.
ОЧЕНЬ много.
С чем и связывалась ее слишком толстые стенки ствола, а также сложности с производством бомб. Все-таки давление газов на снаряд был немаленький. И любые дефекты литья могли закончиться катастрофой…
Да, точность этих мортир была убогой.
Даже несмотря на то, что старались, стремясь уменьшить зазоры, все одно — летела бомба «туда». Впрочем, для крепостей этого за глаза хватало. Мимо них не промахивались. Но главное — защитникам не чем было ответить на огонь этих мортир. Просто не чем. Даже вылазка не выглядела решением, так как из-за высокой дальности установки находились глубоко в боевых порядках осаждающих войск. В отличие от старых ломовых пушек, которых стремились подвести поближе к стенам. По возможности на мушкетный выстрел…
Так или иначе, но, когда к Орше подошла деблокирующая польско-литовская армия, город уже давно был взят. И все, что ей оставалось, попытать счастье в полевой битве. С тем, чтобы сбить русскую армию, вынудив ее отступить. И самим приступить к осаде Орши с целью возвращения…
Вдали появилась конница противника.
Много.
Она активно втягивалась и накапливалась где-то в полутора верстах.
Командир орудия заробел.
Так много всадников в одном месте выглядело пугающе. Особенно для него — совсем юного паренька… бывшего крестьянина. Но он держался.
На плечо легла чья-то рука.
Он обернулся.
— Мужайся, — вполне серьезно произнес командир батареи. Офицер, выслужившийся из крепостных, случайно попавших в армию. Еще в потешные войска петровский. Прошедший и два Азова, и Нарву с Выборгом. Опытный. Матерый.
— Так пойдут же…
— Пойдут. Наплюй. Это — не шведы.
Последнее предложение он произнес таким тоном, будто бы почитал сего неприятеля за сущие отбросы. И презирал его, не считая чем-то значимым и серьезным. Хотя молодой командир пушки не мог разделить это отношения. Сам то он не воевал. И вообще… вон всадников сколько. Уже на глазок тысяч пять. И они продолжали прибывать.
Где-то за спиной бабахнули осадные мортиры.
Подход неприятеля не стал неожиданностью для армии. И его ждали. Среди прочего даже развернув на него осадную артиллерию, способную бить далеко и увесисто.
А чуть погодя в этой бесформенной толпе всадников вспухли взрывы. Артиллеристы осадного парка правильно рассчитали и дистанцию, и время полета бомбы, выставив трубку замедлителя так, чтобы подрыв произошел почти сразу после падения.
Наловчились на 30-фунтовках.
Да и таблицы дальностей и времени полета для осадных мортир составили опытным путем весьма неплохие. Командир пушки об этом только слышал, но даже краем глаза не сумел на них взглянуть.
Несколько секунд.
И польско-литовское войско, собранное преимущественно из шляхты, поступило сообразно этой провокации. То есть, бросилось в атаку беспорядочной лавой, не дожидаясь сосредоточению всех сил.
— Заряжай! Дальней! — разнеслось по округе.
И артиллеристы засуетились.
Восемьсот шагов.
— Пали! — рявкнул молодой командир орудия, повторяя команду начальства.
И все девяносто шесть 3,5-дюймовых пушек ударили почти что слитным залпом. Отчего, даже несмотря на открытый рот и закрытые уши, зазвенело и загудело в голове. А там, вдали, упало около двух сотен всадников. Словно каким-то шквалом ударило по ним или их лошадям.
— Заряжай! Ближней! — вновь послышались команды.
Пятьсот шагов.
Все готовы.
Четыреста шагов.
Напряжение росло. Польско-литовская конница же уже совершенно перешла на галоп, стараясь как можно скорее достигнуть цели.
Триста шагов.
— Пали! — хором разнеслось по округе.
И 3,5-дюймовки ударили.
Жутко ударили.
Несколько сотен всадников от такой подачи полетели на землю. До полутысячи, а может и больше. Все развивалось так быстро, что и не разберешь.
Сами же артиллеристы, бросив свои