И она ответила!

Ответила диким, протяжным криком, воплем почти звериным, в тон взорвавшему плотный, кожистый пузырь воздуха, жуткому, совершенно чужеродному, горловому рычанию…

Быстро обхватив рукой тело пары, неистовый Зверь оторвал её от сбившейся комком простыни, прижимая к себе спиной и ставя на колени.

— Голову мне на плечо, — обычные, знакомые, человеческие слова, идущие из кипящего его горла перемешались со свистом, рыком и щелканьем — Эмми… ТЫ МОЯ. Скажи мне, что ты МОЯ. Я хочу слышать.

— Твоя, — прошептала, почти погибая, упершись затылком в грубеющую крепнущей чешуей кожу — Тво… я.

Разбив последнее утверждение на два неуверенных слога, дернулась всем телом, будто смертник на плахе, уже после того, как откатилась прочь отсеченная топором, голова. Рвано дыша, жадно хватая воздух опаленными жаром губами и горлом, излила свою страсть на каменеющий член Зверя, приняв жадно ответные, дикие судороги и дышащее пряностями его Семя, опасное и ненужное здесь…

Почти потеряв разум и не ощущая ряда мелких, игольчатых, точечных укусов в шею и в ослабшие, поникшие плечи…

— Ты как с цепи сорвался, Диньер, — прохрипела, отдышавшись, но всё же не торопясь освобождаться от кольца сильных рук — Оголодал, что ли⁈ В первую ночь поспокойнее был! Да и потом тоже. А сейчас… я не сдохла чуть — чуть.

— Ты, Эмелина, всегда так говоришь, — шепнул в ответ, нежно, осторожно лаская рукой там, где их тела ещё были слиты вместе — Так хочешь умереть? Ну так… раздвинь ноги перед кем нибудь, и я убью тебя.

— ОЙ, НАЧАЛОСЬ…

— Продолжилось, — ответил, касаясь губами влажного виска — Каждый раз буду напоминать. Поскольку ты, моя милая, похоже слаба на передок!

Льерде Ланнфель стало странно от этого заявления.

Хм, а ведь он обидное сказал! Надо бы врезать, ответить хоть как — то!

Тогда какого же рожна ей… приятно это слышать? О, Боги…

— Диньер, — язык заработал быстрее, чем голова, ещё полная жара, опьянения и сладкого, ягодного дыма, а потому медленно скатывающая размазанные изнутри мысли в плотные, масляные шарики — А я и не хочу ни с кем, зря ты… Я, похоже… в тебя влюбилась. Вот. Только не знаю, правда это, либо так… не знаю. Честно.

Ланнфель, глубоко вздохнув, разжал руки…

…Но, уже позже, когда разморенная горячей купелью и чашкой теплого молока, заснула Колючка Эмми в свежей, чистой, хрустящей, пахнущей домашним мылом и сухими травами постели, прошептал, склонясь к сонному уху супруги:

— Зато я знаю, Серебрянка. Люблю тебя. Просто сил никаких, так люблю… Люблю.

Глава 23

Через короткое время Зима, до той поры всё раздумывающая, занимать ли уже позиции, либо помедлить ещё с наступлением, всё же решилась взять то, что и было ей положено по праву.

Прежде, то осыпая снег с небес, то позволяя коротким оттепелям обратить его вязкой, грязной кашей, теперь же уже не намерена была больше сдаваться.

Сделав пару шагов, прочно усевшись на трон, обледеневший и сверкающий, приняла в серебряные ладони увитый пожухшими, грустными листьями и цветами посох из рук устало улыбающейся, сильно постаревшей уходящей Осени…

Кратко стукнув исподком о засыпающую землю, объявила о пришествии своем, о начале своей власти на долгие, долгие месяцы.

Приближались праздники, Ледяные Дни, по обычаю длящиеся ровно неделю. Приносящие с собой ароматы горячих вин, жареного мяса, домашней выпечки, разрисованных коричных пряников, звуки песен и безудержное, пьяное веселье!

Супруги Ланнфель, ещё заранее получившие приглашение от папаши Бильера отметить «ледяную неделю» у него в имении, всё же выезжать пока не спешили.

— Успеем к папеньке, — заявила Эмелина, аккуратно сворачивая сильно пахнущее табаком письмо и вкладывая его обратно в конверт — Несколько дней назад виделись. Во второй день поедем. Ладно, Диньер? В первый день мне охота в Призон, на людях потолкаться… Ой, там так красиво наряжают площадь на начало зимы! Ставят здоровенный шест, а к верху привешивают подарки… И все туда лезут, ну, чтоб достать. Стараются, особенно пьяные, такая смехота…

— Как хочешь, — поддакнул вольник, стараясь не перечить жене, которая, хоть гладкостью нрава и сдержанностью никогда не отличалась, однако в последние несколько дней стала страшно плаксивой и дёрганой — В Призон так в Призон. Но на шест я не полезу, имей ввиду.

Льерда пожала плечами:

— Я и не прошу. Просто съездим, погуляем. Весело же!

Ланнфелю, если честно, не то, что на шест лезть, а вообще вся эта праздничная толкучка никуда не упёрлась! С гораздо большей охотой он остался бы дома, да коротал праздничные вечера в обнимку с Эмелиной и кувшином домашнего пива… А погулять и здесь, по улицам можно, по теплой погоде и скрипящему снегу.

К Бильеру — да. Съездил бы. Там компания всегда хорошая собирается, сам папаша, родня и соседи, приличное общество. Одно наслаждение беседовать с ними!

Но нет. Вертихвостке Серебрянке большая охота крутить задницей и хвастать новыми нарядами перед завистливо глядящими вслед городскими модницами. Тыча каждый раз мужа в бок «Смотри, вон та, Диньер! Ну и шуба, тоже мне… А та, в лиловой шляпке, видел? Страшнуха страшнухой! И та, вон… и та тоже!»

Надо сказать, после таких вот «вылазок» в Призон льерд возвращался домой совершенно больным, с грозящей пополам расколоться головой и тупыми иглами, впившимися в оба виска разом. Также чувствовал он себя и после беготни по вещевым и посудным лавкам в компании с благоверной, все восхищенные её визги надолго застревая в ушах вольника, сверлили мозг, как тупой коловорот — гнилую доску.

Однако же. Если красоточке Эмми приспичило в очередной раз повертеться «на людях», значит, они едут в Призон. Всё. Точка.

Тем более, что супруга недомогает, это же видно…

Не далее, чем вчера вечером пила мятные капли и сосала кислые леденцы.

— Мутит меня, — жалобно объяснила, отвечая на вопрос мужа — Не всё время, но часто… Утром мутило. Потом, вроде, прошло. Сейчас вновь… Как тогда наутро, после настойки! Фффух, гадость. Редкостная гадость!

— Эмми, — обеспокоился Ланнфель — Целителя надо звать. Давай, за Греманом съезжу?

Но попробуй, убеди её… Эмелина та ещё упрямица! Упертая, как баран.

— Нетушки, Диньер. Никаких целителей. Гремана звать, так выкладывай ему десять злоток. Обрыбится. И не собираюсь я все праздники охать, да кряхтеть! Я урожденный маг, меня никакие хвори не берут. Мне и в детстве болеть пришлось пару раз, не больше… Раз в прорубь провалилась, ну а прочее так, по мелочи. Когда порежешься, когда что… Пустяки, пройдет.

Несмотря на это «пройдет» и нежелание волновать драгоценную, льерд всё же ухитрился поставить той ультиматум:

— Хорошо,