Такие люди были. Многих Урсула знала только по псевдонимам, сейчас бы сказали — по никнеймам.

Мерседес стояла в очереди за разливным пивом, небрежно опираясь на изящный зонтик-трость. Рядом пристроился симпатичный молодой человек, по словам Мерседес, не спускающий с этой самой трости возбужденного взгляда.

— Что, нравится? — спросила Мерседес.

— Нравится, — согласился молодой человек.

— Особенно хорошо, когда знаешь, как ею правильно пользоваться, — зондировала почву Мерседес. Она была на данный момент без пары. И очень страдала по этому поводу. Искала себе влюбленного раба. Добавила сдержанно:

— Пользоваться тростью — это искусство.

Молодой человек согласился и с этим. Темные волосы, темные глаза, смуглая кожа, широкие плечи, очень-очень ничего.

Пока очередь неспешно истончалась, они поговорили о многом. О подручных предметах, которые можно нетрадиционно использовать, о бельевых прищепках, веревках, мухобойках и выбивалках для ковров. О колющих предметах, режущих, о системе кодовых слов и ее необходимости вообще. Молодой человек выражал вежливые сомнения. Мерседес снисходительно допускала возможность существования таковой. Она очень взволновалась, лицо ее пылало, сердце колотилось. После приобретения пива она пригласила молодого человека зайти за угол и продегустировать напиток. Было жарко, куда-то пропал ветер, молодой человек не сопротивлялся. Очутившись в безлюдье, Мерседес перехватила зонтик поудобнее и сильно ударила костяной ручкой молодого человека по ладоням. Второй раз ударить не успела, так как он выкрутил ей нападающую руку назад и нежно произнес в недоумевающее ухо:

— Ошиблась немного, Верхний я!

Молодой человек потом очень даже стал известен в сообществе, как Дядя Сэм, или Сэмми — для особо привилегированных.

Кошка занимала ответственный пост в Сбербанке, умело управляла собственным роскошным автомобилем, из одежд предпочитала строгие темно-синие костюмы, непременно в узкую полоску. Собой она была не очень, считала неопытная молодая Урсула: невысокая, полноватая, на коротких кряжистых ногах, негустые волосы подстрижены и зачесаны назад, оставляя чересчур выпуклый лоб открытым. Красивы были ее глаза, необычно синие, какие-то даже светящиеся, матового блеска. А еще Кошка была умная. С Урсулой она почти не разговаривала, разумеется, необходимые нормы вежливости соблюдались, но не более. Один раз, обнаружив ее в дамской комнате «Чем Бог послал», где Урсула поправляла макияж, Кошка совсем не назидательно произнесла:

— Послушай меня, куклы с раскрашенными лицами никому не нужны. По крайней мере надолго. Срок годности такой игрушки короток. Не успеешь оглянуться, как появится новая, еще более искусно раскрашенная матрешка. Не позиционируй себя как товар. Красивая женщина — скоропортящийся продукт. Но умная женщина — совсем нет.

Урсула растерянно молчала. Включила блестящий кран, чтобы умыться. Что вообще она должна была сейчас сделать?

Кошка улыбнулась — матового блеска глаза, высокий лоб, заметные морщины вокруг губ. Выключила воду.

— Перестань страдать. Пошли ужинать. Или мы обедаем?

Обедали чаще всего здесь, в трактире. Заправлял всем Георгий. Он тоже имел второе название, ему подходило очень. Кузнец. Невозмутимый, спокойный, очень большой. Когда Урсула повстречала его впервые, нескладно подумала: выше человеческого роста. Разговаривал Кузнец мало, больше слушал, отдавал распоряжения работникам односложно, повторять не приходилось. С женой они имели самый настоящий Тематичекий брак, хард-брак, как говорил сам Кузнец.

Как-то Господин, смеясь, заметил, что более отъявленного Доминанта он не встречал. Март был высокий мужчина, арийского типа — голубоглазый, рыжеволосый, кудреватый, просто не хватало губной гармошки и немецкой выдрессированной овчарки — для полноты впечатлений.

Март не признавал такую форму взаимоотношений, как LIFESTYLE, предпочитая проводить action, четко ограниченные по времени. Никогда не появлялся в обществе с девушками. Как-то получилось, что Господин заезжал по делу непосредственно к Марту домой, Урсула, конечно же, тащилась за ним, отставая на шаг, как положено. Март открыл дверь немедленно, безо всяких промедлений, вскользь заметив Господину:

— Пусть твоя не заходит. Ты же знаешь мои правила.

Урсула простояла минут десять под дверью, соображая, какие могут быть правила у Марта. Господин объяснил ей чуть позже, что каждая нижняя в доме у Марта обязана раздеваться догола.

Урсула выразила возмущение: типа, с какой это стати?

— Это же его территория, — ответил Господин, — почему бы и нет?

Николь была нежная. Волосы ее сами собой завивались в красивые локоны, глаза не нуждались в принудительном оформлении, кожа на вид казалась атласной, пышная грудь распирала тонкие одежды. Николь сначала была Госпожа. За ней следом ходил бледный мальчик с тонкими усиками и очень темными глазами, по Никольиному движению губ он опускался на колени и завязывал ее шнурки или поправлял молнию сапога. За столом он, как правило, не сидел, а устраивался на полу. В присутствии людей никогда не ел. На шее его желтел ошейник.

У самой Урсулы тоже был подобный, только черный. Это изначально был вообще-то собачий ошейник, правда, из дорогих. Господин его приобрел в Прибалтике, немного переделал, чтобы застегивался на замок, на ключ. «Так надо, — пояснил он. — Ничто так не развращает рабыню, как осознание того, что она может снять свои путы самостоятельно и в любой момент». Урсула нисколько не возражала, она любила эту узкую полоску кожи животного, наверное, свиньи или коровы, на своей человеческой коже.

Поглаживая ошейник рукой, она могла погрузиться в глубокое волнение, вспоминая разные эпизоды, так или иначе связанные с этим символом подчинения.

Поглаживая ошейник рукой, она могла мгновенно возбудиться, так сильно, что по внутренней стороне бедра текли капли, тогда она плотно сжимала ноги, чуть выкручивала себе соски и быстро кончала.

Поглаживая ошейник рукой, она могла смеяться («Генератор смеха», — как-то с одобрением сказал Господин), смеяться потому, что, пока он обвивает ее шею, она никогда не будет одна.

Поглаживая ошейник рукой, она могла плакать, плакать потому, что, пока он обвивает ее шею, она никогда не будет одна.

Потом Николь была сабой, сабочкой. В этой ипостаси она была прекрасна, и такая нежная. Бледный мальчик сбрил усики, переобулся в солдатские ботинки и носил в кармане плетку с многими хвостами, заплетенными в косички.