На следующий день весь кампус содрогнулся от сильного взрыва. Мариэлла выскочила на улицу и увидела, что народ выбегает из всех зданий. Над крышами поднимался густой клуб черного дыма.

Поднимался как раз от «Мишени».

Ричард сказал ей, что проведет там весь день.

Как-то так получилось, что Мариэлла ринулась туда бегом. Как-то так получилось, что она оказалась там. Вместо здания громоздилась куча щебня. Немногочисленные крупные обломки пылали. И пахло горелым мусором.

Чья-то рука прикоснулась к ее локтю. Это оказалась д-р Инглехофф. Лаура.

– Ричарда наверняка там не было, – сказала она. – Я уверена, что с ним все в порядке. – Ее лицо выражало гротескно преувеличенное сочувствие.

Мариэлла недоуменно уставилась на утешительницу.

– А где еще он мог быть? В это время дня! С какой стати он мог оказаться где-нибудь еще?

Потом люди, которых она никогда не воспринимала не то что как друзей, но и как близких коллег, увели ее прочь. Она оказалась в какой-то комнате. Там же оказалась медсестра, сделавшая ей укол. Кто-то произнес:

– Сон – лучший доктор.

Мариэлла заснула.

Когда она проснулась и Ричарда не оказалось рядом с нею, она поняла, что ее роман окончен. Кто-то сообщил ей, что взрыв оказался настолько мощным, что пока не удалось найти ничего, что можно было бы с ходу определить как человеческие останки. Этот же самый кто-то сказал, что никогда не следует терять надежды. Но это была чушь. Живой Ричард находился бы рядом с нею. Его тут не было, следовательно, он был мертв.

Ч., как он сказал бы, Т. Д.

Следующая неделя была наихудшим периодом ее жизни. Мариэлла практически лишилась сна. Иногда она отключалась и, придя в себя через десять, а то и четырнадцать часов, обнаруживала, что жарит яичницу или разбирает свои записи. Но вряд ли это можно было назвать сном. Каким-то образом она потребляла пищу. Судя по всему, ее тело хотело жить дальше, хотя ей самой этого совершенно не хотелось.

Она продолжала думать о Ричарде, потерянном для нее, уносимом все дальше и дальше в прошлое.

Но прошлого, конечно, не существовало. Значит, его не было и там.

Однажды ночью она обнаружила, что в три часа ночи, повинуясь трудноуловимому импульсу, полностью одетая, быстро идет по кампусу. Шла она совершенно определенно в лабораторию Ричарда – ту, что уцелела, «Пращу». Здание – темное и пустое – уже возвышалось перед нею.

Когда она повернула рубильник, разом ожили целые горы электронных приборов. Первый эксперимент Ричарда можно было бы провести на кухонном столе. Это оборудование выглядело как декорации к опере Вагнера. Просто поразительно, насколько сильно деньги могут усложнить даже простейшую демонстрацию доказательств.

Мариэлла принялась щелкать выключателями, возвращая зверя к жизни. Приборы жужжали и похрипывали. На плоских экранах высветились и заколебались в мимолетных искажениях тестовые рисунки. Что-то пощелкивало и искрило, наполняя воздух запахом озона.

Это были не ее владения. Но поскольку они принадлежали Ричарду и поскольку он хотел, чтобы она разбиралась в том, что здесь происходит, она знала, что делать.

В конце концов, такой вещи, как время, не существовало. Только накопление последствий.

Но прежде всего здесь нужно было много чего сделать. Все записи Ричарда находились в обшарпанном старом ноутбуке, лежавшем поверх стопки справочников на его письменном столе. Она собрала файлы вместе и приложила весь архив к письму, состоявшему из одной простой фразы: «Это поможет вам понять, что случилось». Она отправила его всем абонентам из адресной книги. Наверняка хоть у кого-то из них хватит мозгов, чтобы оценить по заслугам то, что он сделал. Ее собственные записи находились в полной безопасности в ее кабинете. У нее не было сомнений в том, что после того, что ей предстояло сделать, их будут тщательно изучать.

Можно было приступать к эксперименту. Ей оставалось лишь соединить несколько проводов, а потом пройти через устройство, необъяснимым образом получившееся похожим на кованую железную перголу, какую можно ожидать увидеть в саду, оформленном в викторианском стиле. Очень возможно, именно ею оно и было; Ричард никогда не думал о поисках «правильного» оборудования, если можно было обойтись подручными материалами.

Мариэлла соединила провода. Потом она трижды проверила все контакты – не потому, что это было нужно, а потому, что именно так повел бы себя Ричард.

Зато на проверку настроек она не стала тратить время. Аппаратура могла быть настроена лишь на одно-единственное событие стечения обстоятельств. И она заранее знала, что все сработает.

Она прошла сквозь перголу.

В это безвременное мгновение перехода Мариэлла поняла, что Ричард, на свой лад, обладал гением, сравнимым с ее собственным. (Неужели она действительно недооценивала его все это время? Да, так оно и было.) Перенесясь одним шагом на противоположную сторону кампуса, она почувствовала волну невесть каких энергий, прокатившуюся через ее тело и мозг – она определенно почувствовала ее в мозгу! – и точно знала, что она испытала ощущение, какого не испытывало пока ни одно человеческое существо.

Воздух перед нею заколебался, и Мариэлла оказалась на месте. Живой Ричард стоял спиной к ней и возился с потенциометром. Во второй раз в жизни она была полностью, совершенно счастлива.

С ее губ невольно сорвалось:

– Ричард.

Он обернулся, увидел ее и, за мгновение до того, как перепад сил в градиенте стечения обстоятельств выровнялся, уничтожив одновременно обе лаборатории, разделенные одной шестнадцатой долей мили и восемью сутками, и обратив в ничто двоих любовников, на лице Ричарда расцвела неподдельная, радостная улыбка.

В 1646 году, незадолго до окончания Тридцатилетней войны, отряд гессенских драгунов, уносивших ноги после разгрома на севере, когда во время сражения бестолково исполненный фланговый маневр всего за час превратил верную победу в позорное бегство, встал на бивак у подножия того, что местный крестьянин, которого они захватили в плен и заставили быть проводником, называл самыми высокими горами во всей германской области Шпессарт. Среди драгунов имелся молодой офицер по имени Иоганн фон Гриммельсгаузен, забияка и записной враль, одним из славнейших подвигов которого стала буйная гулянка в обществе английских наемников, случившаяся несколькими годами раньше, за что его стали звать на английский манер Джеком, хотя чаще именовали попросту Гансом.

Поскольку до мест, где шли бои, было далеко и местность не была затронута военными действиями, отряд по пути набрал много разнообразной провизии, а также несколько бочонков рейнского вина. Поэтому ночью воины славно ели и пили. Когда с едой было покончено, они призвали проводника, чтобы тот рассказал им о той местности, в которую их занесло. Он же, сообразив в конце концов, что гессенцы не собираются прикончить его, когда он станет не нужен (и, возможно, думая втайне о том, что, усыпив их бдительность своей услужливостью, он сумеет ускользнуть под покровом темноты, когда все уснут), с готовностью выполнял их требования.