Это был клич для гугенотов по всей стране.

«Наваррский вернулся. Он тот вождь, какого обещала нам его мать, королева Жанна. Все же не обманул наших ожиданий. Все эти пустые годы после Варфоломеевской резни он играл роль, выжидал, берег свою жизнь, чтобы посвятить ее нашему делу. Дни угнетения для гугенотов позади. У нас теперь есть вождь — юный, энергичный король Наварры».

После смерти Карла IX и восшествия на престол Генриха III между католиками и гугенотами произошло несколько единичных стычек; но и те, и другие воевали без особого воодушевления. Гугеноты лишились своих вождей. Им казалось, что судьба отвернулась от них; Колиньи, Телиньи и Ларошфуко погибли, Наваррский и Конде стали пленниками, отрекшимися от своей веры. У католиков на совести была Варфоломеевская резня, и многие из них сожалели о ней. Король и королева-мать не были религиозными фанатиками, они пытались заигрывать с обеими сторонами.

Однако первый красавец Франции был и первым честолюбцем.

Генрих де Гиз понимал, что король никогда не станет вождем католиков; знал, как хитро лавирует королева-мать; герцог Анжуйский возглавил гугенотов; но этот перевертыш по натуре не мог снискать преданности, необходимой настоящему вождю.

Поэтому де Гиз сам решил стать вождем католиков. Он предложил создать католический союз, Священную Лигу. В сущности, это было возвратом к замыслу его отца, Франсуа де Гиза, и дяди, кардинала Лотарингского: главной целью Лиги провозглашалась защита римской церкви во Франции, но существовала и другая, для Гизов более важная; если династия Валуа прекратится (а слабость сыновей Генриха II и Екатерины Медичи позволяла на это надеяться), возвести на престол Франсуа де Гиза. Франсуа был застрелен при осаде Орлеана гугенотом Польтро де Мере; но сын его, Генрих, один из лучших воинов во Франции, был жив; парижане очень любили этого очаровательного человека и уже называли своим королем. Пылкостью честолюбия он не уступал отцу.

Генрих де Гиз выступил с предложением; и Лига была создана.

Теперь и у католиков, и у гугенотов появились вожди. У первых — Генрих де Гиз, у вторых — Генрих Наваррский.

Под знамена гугенотов собрались немецкие наемники и французские беглецы, покинувшие свои дома во время Варфоломеевской бойни; произошло несколько стычек с войсками католиков.

Сошлись они у Порт-а-Бенсона на Марне. Вождей гугенотов там не было, войска их состояли главным образом из немцев. Но Гиз находился там и был твердо настроен одержать победу.

Цели своей он добился, но при этом был ранен, как ни странно, в лицо и стал еще больше походить на отца, которому боевые шрамы на лице снискали прозвище Меченый. Теперь и его сын, тоже блестящий воин, носил на лице боевой шрам.

С тех пор Генриха де Гиза стали называть Меченым, как и отца, на него начали взирать как на некоего бога. Громадный рост, необычайно красивые черты лица, которому шрам придавал мужественность, повсюду привлекали внимание. Когда он ехал по сельской местности, люди выходили приветствовать его; мужчины горячо восхищались его смелостью; женщины мечтали привлечь его взгляд.

Его называли королем Парижа; может, вскоре назовут королем Франции?

Честолюбие сжигало сердце Меченого. Генрих Наваррский был ему полной противоположностью.

Он хотел мира, чтобы привести в порядок свое маленькое королевство, и все сильнее притягивала его спокойная беарнская жизнь вдали от интриг французского двора.

Марго после побега брата и мужа находилась под сильным подозрением, король хотел не только отправить сестру в тюрьму, но и собственноручно выпороть, однако мать предупредила его, что с принцессой нужно тонкое обращение; впоследствии им могут понадобиться ее услуги.

Марго заболела, и — нет худа без добра, — поскольку явно не могла бежать, ее наконец оставили в покое. Она писала мемуары, проводя за ними много времени, в них она изображала себя страдающей героиней, и с удовольствием читала их своим преданным фрейлинам. Но занять ее целиком это не могло, и поскольку ей теперь не приходилось видеть мужа, терпеть его грубые манеры, она внезапно прониклась к нему расположением.

Любовь к интригам подавить невозможно; поэтому Марго вступила в тайную переписку с Генрихом, и опасность этого занятия значительно оживляла ее дни.

Она даже объявила, что хочет быть с мужем, и попросила Генриха потребовать от короля, чтобы ее отпустили к нему.

Генрих в Наварре тоже стал относиться к Марго теплее. Он знал, что короля Франции начинает беспокоить герой, Генрих де Гиз, которого всюду радостно приветствовали. Если у Генриха III и был в королевстве враг, доставлявший ему постоянное беспокойство, то являлся им не Генрих Наваррский, вождь гугенотов, а Генрих де Гиз, вождь его единоверцев — католиков. Наваррского он всегда презирал, и пока у него не было причин менять отношение к мужу Марго.

Поэтому Генриху Наваррскому, когда он просил короля отпустить к нему жену и сестру, казалось, что его просьба будет удовлетворена.

Однако в данное время он хотел слишком многого. Король ответил, что не считает Генриха Наваррского мужем сестры, поскольку Марго выходила замуж за католика, а не за гугенота. Однако сестре его, Екатерине, он разрешил вернуться в Беарн.

Екатерина, которой исполнилось семнадцать лет, приехала в Париж роковым летом 1572 года с матерью, когда та готовила женитьбу сына. И, как ее брат, была вынуждена принять католичество, отвергнув гугенотскую веру, в которой была воспитана.

Теперь ей разрешили готовиться к возвращению в Беарн.

Верный Агриппа д'Обинье однажды явился к Генриху в неракский замок и спросил, можно ли поговорить с ним.

Генрих кивнул, и Обинье сказал:

— К нам скоро должна вернуться принцесса Екатерина, надо, чтобы у нее был собственный двор.

Генрих снова кивнул.

— Несомненно.

— В таком случае необходимо сделать все приготовления до ее приезда. Нельзя забывать, что она слабая юная девушка, подвергшаяся дурным влияниям, которые ее бы не коснулись, оставайся она в Нераке или в По — как и хотелось бы вашей доброй матери.

— Из нас обоих сделали католиков, — сказал с усмешкой Генрих. — Ты считаешь, мой дорогой друг, что нашу дурную маленькую католичку надо обратить в маленькую добрую гугенотку?

Неодобрение на лице Обинье позабавило Генриха. Он любил выводить из себя тех, кого считал слишком серьезным.

— Полагаю, принцесса не подверглась дурным влияниям в последние годы, — пробормотал Агриппа. — Но все же окружение ее надо подбирать тщательно.

— Именно доверить это тебе, мой добрый Агриппа? Выкладывай, что у тебя на уме.

— Я думал об одной даме, которую можно поставить домоправительницей. Если ваше величество интересуется…

— Ты прекрасно знаешь, что меня интересуют все дамы.