Когда он ушел, Николя достал свою электронную сигарету.

– Я все думаю, что бы было, будь этот вирус смертельным. Аж мороз по коже… Кстати, я тут разузнал новости о Робийяре и Леваллуа.

– Как они?

– Леваллуа выкарабкивается, ему получше. Робийяр в больнице под наблюдением, с температурой сорок, совсем плох. Он все-таки сумел произнести несколько слов: «Поймай этого сукина сына». Или что-то в этом роде, тут не до тонкостей.

Офицер службы криминалистического учета сообщил, что тело можно унести. Николя, уже получивший зеленую улицу от заместителя прокурора, дал разрешение.

– Две секунды, – попросил Шарко.

Лейтенант полиции направился в спальню. Запах смерти стал сильнее. Труп лежал посреди кровати. Карайоль, похоже, вырвало кровью. Ее губы и ногти были розово-лиловые. Полицейский обвел комнату взглядом, проникся атмосферой, чтобы занести сцену на страницу 242 своего мысленного блокнота ужасов. По крайней мере, Северина Карайоль будет запечатлена в его голове. За его спиной ждали двое мужчин из похоронной службы.

– Можно.

Через несколько минут тело исчезло в черном мешке и отправилось в Институт судебно-медицинской экспертизы. Еще один труп в хозяйстве Шене, который займется им с присущими ему рвением и скрупулезностью. Он сможет сказать, самоубийство ли это, или тут кроется что-то другое. Шарко вернулся в гостиную:

– Тридцать три года. Печально.

– Печально, да. Ты останешься на обыск с Бертраном? Мне надо вернуться на Орфевр.

– Хорошо.

Николя указал на ноутбук, стоявший на письменном столе.

– Компьютер не трогайте, я пришлю за ним техника из компьютерного отдела. Есть еще мобильный телефон, вон там, но он на коде. Надо покопаться в ее личных данных. Понять, кто она была…

– Ладно. Но мне все-таки надо поговорить с тобой о другом деле.

– Что за другое дело?

Пронзительный взгляд Шарко.

– А, твои скелеты…

– Ага, мои скелеты.

– Что-то новенькое?

– И немало.

– Позвони мне, потолкуем…

И его как ветром сдуло. Шарко и Казю дождались, пока квартира опустеет, и после ухода службы криминалистического учета принялись за работу.

Лишившись жизни при неясных обстоятельствах, Северина Карайоль тем самым лишилась и права на личное. Даже при загрипповавших сотрудниках машина уголовки набережной Орфевр, 36, работала на полных оборотах.

И, как паровой каток, готова была смести все на своем пути.

В кухне Люси уселась напротив Амандины, которая уже объяснила ей, каким образом нашла тело: как никто не мог дозвониться до Северины со вчерашнего дня, как она поехала к ней по просьбе Жакоба, как обнаружила ужасную картину в спальне… Первым ее рефлексом, рассказала она, было позвонить Фонгу, ее мужу. Это он велел ей вызвать полицию.

– Это ужасно. Я никак не ожидала ничего подобного.

Люси отметила, до какой степени нервничала ее собеседница. Руки у нее еще немного дрожали, вид был измученный. Почему эта женщина с почти наголо бритой головой не снимает маску? Лабораторный рефлекс?

– Я работала с ней часть прошлой недели. Осень всегда горячее время в плане вирусов, в частности – из-за сезонного гриппа. Я помогала ей с анализами, которые каждый день поступают в Центр изучения гриппа. Это тоже наша работа в ГМР. Когда мы не на земле, делаем массу других вещей.

– А в чем в точности состоят анализы?

– Это довольно просто. Мы получаем образцы вирусов в специальных емкостях, в основном из лабораторий, медицинских кабинетов, больниц. К ним прилагается карта пациента – носителя вируса. От нас требуется типизировать их, то есть дать им лицо, идентичность. Нам интересен только грипп. Мы также действуем в случае тревоги биобезопасности, как, в частности, было с лебедями. Но это побочная деятельность.

– Сколько лаборантов в Центре?

– В среднем семь, у каждого свое рабочее место. Каждый лаборант берет поступления по почте или с курьерами, согласно своей рабочей нагрузке, и отслеживает образец от и до. Вносит запрос в базу данных, анализирует, отсылает результаты, часто через несколько часов, это в самых стандартных случаях. Данные также уходят в Лондон, для статистического учета. В случае эпидемии гриппа или пика заболевания персонала требуется больше. Нас из ГМР бросают на прорыв. Сейчас, с этой тревогой, персонал лаборатории как минимум удвоился. Все работают на полную загрузку, чтобы проанализировать как можно больше проб и понять, с каким вирусом H1N1 мы имеем дело.

Люси мало что понимала в микробах, но уже начала представлять себе, как все это работает.

– Значит, на прошлой неделе вы были с Севериной Карайоль…

– Да, большую часть времени. Работали бок о бок.

– Какой она вам показалась?

– Она была… напряженной. Сидела, уткнувшись в пробирки, часто в наушниках. Слушала классическую музыку, не разговаривала. Она и так-то была не болтлива, а тут вообще молчала как рыба.

– Значит, ее напряжение и замкнутость были заметны еще до того, как она получила и проанализировала неизвестный вирус?

– Да. Даже до того, как обнаружили первого мертвого лебедя.

Люси встала и открыла дверь на кухню. В крошечной комнатке было очень душно. В гостиной Шарко и Казю рылись в ящиках, доставали бумаги – банковские выписки, страховки, больничные, – которые помогут ближе познакомиться с образом жизни жертвы. Франк посмотрел на нее, дернул головой, мол, все ли в порядке. Люси кивнула и снова села за стол.

– Вернемся, кстати, к лебедям и рассмотрим эту историю в хронологическом порядке. Извините, мне нужно ясно себе представлять…

– Пожалуйста.

– Нам объяснили, что, с одной стороны, первые птицы были намеренно заражены на немецком острове между седьмым и восьмым ноября, то есть чуть больше двух недель назад.

– Точно.

– А вирус в ресторан Дворца правосудия был занесен в прошлую среду, двадцатого ноября.

– Так полагают, да.

– А вы в Институте Пастера когда начали анализировать вирус лебедей, назовите точную дату?

– Северина приступила к анализам в субботу, двадцать третьего ноября, после обнаружения трех мертвых перелетных птиц в заповеднике Маркантер. Александр Жакоб сообщил об этом нам всем в понедельник, то есть двадцать пятого.

Люси начертила в своем блокноте схемку, записала даты, важные факты, для пущей ясности.

– Хорошо, понятно. Значит, образец H1N1 попал в руки Северины в прошлую пятницу, двадцать второго.

– Да, мой коллега принес его ей, все верно. Послушайте, я… я понимаю, что это ваша работа, но вы говорите о Северине так, будто она в чем-то виновата.