Блюдо с моллюсками не ответило.

— Тибальдо! — крикнул губернатор.

— Я здесь, ваше высокопревосходительство, — отрапортовал камердинер, оказавшийся за спиной у господина.

— Отодвинь портьеры и потуши чертовы свечи.

Приказание было выполнено мгновенно.

— Светает, — сказал дон Ангерран, поглядев в окно. — Выйдем на террасу.

Тибальдо помог губернатору подняться и, поддерживая под руку, препроводил туда, куда было указано.

Эта часть дома оказалась устроена так, что с нее открывался прекрасный вид на бухту Санта-Марианны. В этот ранний час она была подернута легкой дымкой. Особенно густой туман скопился в северной части, у недостроенного форта. По слегка рябящей поверхности быстро скользило к выходу из бухты небольшое одномачтовое судно. Его косые гроты и треугольные кливера были наполнены упругим ветром.

Из бойниц форта торчали бесполезные стволы кулеврин.

До выхода в открытое море оставалось всего несколько кабельтовых.

— Чей это шлюп?! — взбешенно прошипел губернатор.

Непонятно было, что именно его интересует: у кого он украден или кто на нем находится?

Чтобы что-нибудь сказать, алькальд произнес:

— Он отшвартовался не более получаса назад.

— Приведи сюда капитана порта.

Это было сделано, хотя сделать это оказалось не так уж просто.

— Поглядите туда, сеньор. — Губернатор указал ему на бегущую по волнам посудину. — Видите что-нибудь?

С трудом и не до конца проснувшийся толстяк честно признался:

— Нет.

Лицо губернатора исказилось:

— Впрочем, это не важно. Повесят вас завтра вне зависимости от состояния вашего зрения.

— За что повесят?

— За то, что не умеете пить.

Нынешнее возвращение на Тортугу знаменитого капитана Олоннэ вряд ли можно было признать триумфальным. Однако авторитет его был поколеблен не сильно. Во-первых, шторм есть шторм, и даже самым удачливым рано или поздно приходится сталкиваться с этим зверем. Олоннэ удалось не погибнуть в его мокрой пасти, это само по себе немало. Во-вторых, говорили на берегу, в той ситуации, в которой оказался француз, «высадившись» на берег, сгинули бы девяносто девять из ста корсаров, даже если иметь в виду самых матерых. А он не только выжил сам, но и вытащил из испанской тюрьмы восьмерых товарищей, проявив подлинные чудеса смелости и изобретательности.

Вернувшись на остров, капитан Олоннэ повел затворническую жизнь. Помимо потери «Этуали» у него были и другие основания для того, чтобы впасть в прострацию. Оказывается, что двухмачтовый бриг, отправленный им под командованием Воклена на Тортугу от берегов Гондураса, также погиб. Возможно, его сгубил тот же шторм, что расправился и с главным кораблем капитана Олоннэ.

Самым неприятным в этой истории явилось то, что на этом бриге были отправлены — подальше от греха — основные ценности, захваченные командой «Этуали» во время рейда. Капитан решил, что лучше этому золоту находиться в банке господина де Левассера, чем болтаться по волнам Карибского моря, подвергаясь опасности оказаться на его дне.

Взяв на абордаж это небольшое суденышко, Олоннэ перегрузил на него большую часть добычи, перевел два десятка матросов и велел Воклену доставить все это на Тортугу, до которой было менее суток пути. Сам же он продолжил погоню за одним очень соблазнительным галионом.

И вот, вернувшись в родной порт, он обнаружил, что Воклен, вернейший Воклен исчез вместе с бригом и грузом.

Вслух и сам капитан, и выжившие члены его команды говорили о том, что бриг погиб во время шторма, про себя все думали — сбежал!

Сбежал самый верный помощник капитана, пригретая на груди змея укусила.

«А я сам упустил бы такой шанс разбогатеть?» — спрашивал себя каждый и не находил ответа. С одной стороны, триста тысяч реалов — большие деньги, но с другой — месть капитана Олоннэ, почти верная смерть.

Очень трудный выбор.

Капитан почернел и осунулся. Трудно сказать, что он переживал тяжелее: то, что лишился денег, или то, что его обманули.

Весь сезон дождей Олоннэ просидел дома, почти не показываясь на людях и никого не принимая. Только верный Роже был при нем — черная, немая тень.

К нему, к капитану, кстати, никто особенно и не напрашивался в гости. Слава славой, но чисто по-человечески он многим стал неприятен. Вернее, не неприятен, а слишком непонятен. История со смертью проститутки Шики наделала много шума. Отчасти лестного для мужской репутации Олоннэ, но в то же время — странного. По острову поползли невнятные слухи, которые состояли по большей части из двусмысленных улыбочек и глубокомысленного поднимания бровей. Нет, конечно, бывают любовники, способные своей мужской мощью довести партнершу до обморока, но чтобы до самоубийства…

Короче говоря, слухи плавали, капитан сидел дома, Роже молча возился на кухне, ле Пикар шумно пропивал последние деньги и подумывал, к кому бы наняться на судно, чтобы попытаться пополнить свой кошелек.

Во дворце губернатора царила растерянность. Растерянность и тишина. Анджело убыл в Старый Свет для продолжения своего образования, отец посчитал: все, что ему могли дать университеты корсарской республики, он уже получил. Женевьева резко разлюбила балы, прогулки и другие шумные развлечения, большую часть дня проводила взаперти, иногда даже не выходя к обеду. И что самое страшное — начала читать. Для господина де Левассера это явилось признаком глубочайшего душевного расстройства. Он попытался поговорить с дочерью, но безуспешно. Историю с появлением слуха о ее тайном визите в дом капитана Олоннэ она комментировать отказалась наотрез и даже гневно.

Какие-то объяснения по этому поводу можно было получить только от самого капитана, но он сразу же ушел в плавание, а по бесславном возвращении посадил себя под домашний арест. Но даже не это стало основной помехой к встрече. Просто в представлении высшего тортугского света корсарский капитан, что называется, потерял лицо. Нельзя принимать в доме человека, замешанного в кровавом сексуальном скандале. Человек, который спит с проститутками, перерезающими впоследствии себе горло бритвой, не может сидеть за столом губернатора.

Эти настроения своего круга господин де Левассер игнорировать не мог, несмотря на огонь адского любопытства, сжигавший ему душу.

Падре Аттарезе затаился и велел затаиться своим агентам. Он больше других понимал, что произошло в тот злополучный вечер в доме капитана, и поэтому меньше всех говорил на эту тему.

Дону Антонио он отправил расплывчатое донесение, в котором очень подробно описал случившееся, выставил на первый план свои усилия в организации беспорядков в стане противника, но о тайной подоплеке случившегося даже не намекнул.