слово agnus (агнец) совершенно отчетливо выражает связь этого символа с древним культом огня, ибо по своему корню «agnus» родственно словам ignis (санскритское — igni), означающему по-латыни очищающий огонь, yagna, означающему жертву, равно и греческим словам hagnos, чистый, освященный, и hagnistes — искупитель.

Бог солнца Ре-Харахтэ с бараньей головой в своей лодке. (Древнеегипетский рельеф).

В этом смысле agnus dei (агнец божий), как называют обычно Христа, означает не что иное, в действительности, как Agni deus, Агни бог в латинском переводе. Ведь, и в Индии в праздник весеннего равноденствия торжественно сжигался баран (агнец), как олицетворение Агни-искупителя, а «распятие» Христа, как это дальше будет показано, являлось не чем иным, как символическим сожжением агнца, который смертью своей искупает все прегрешения человечества. В обоих случаях мы обнаруживаем связь религиозного символа с зодиакальным «агнцем», с созвездием Овна, в которое вступает солнце во время весеннего равноденствия, причем, по астрологическим воззрениям, само солнце превращалось в «овна» или «агнца». Вступление солнца в созвездие Овна знаменовало победу света (Агни) над зимним мраком, воскресение всей природы, начало новой жизни.

Весь этот величественный космический процесс получил свое отражение в земном обряде заклания жертвенного агнца.

В продолжение первого века по Р. Х. «агнец» в связи со «светом» и «огнем» являлся излюбленным христианским символом. Если язычники римляне в качестве амулетов употребляли особые шарики, то христиане изготовляли себе амулеты в виде восковых «агнцев» из остатков пасхальных свечей. Этим agnus dei христиане приписывали чудодейственную силу, предохраняющую жилища от ударов молнии и пожара. Мотив «агнца с крестом» являлся тоже очень распространенным в древнехристианском искусстве и очень часто встречается во всяких украшениях на саркофагах и различных предметах обихода. При этом крест помещен то на голове агнца, то на плече, то сбоку, голова же агнца, окружена сиянием, указывающим на божественную природу («свет мира») агнца. Однако, сияние (нимб) является чисто-индийским символом, а это позволяет думать, что самый агнец с нимбом позаимствован из сферы индийских религиозных символов и представлений. В более поздние времена появляются уже изображения агнца, окруженного сиянием и пригвожденного к кресту. Это уже ясно указывает на крестную смерть спасителя, на то, что именно крест был жертвенной плахой убиенного бога. Является ли, однако, установленным, что христиане именно с самого начала христианской эры считали именно крест тем орудием, посредством которого был умерщвлен Христос?

В христианском мир» всегда считалось общепризнанной истиной, что Христос «умер на кресте», причем крест должен был иметь ту форму, какую мы встречаем на картинах художников, т. е. форму латинского креста, у которого поперечная горизонтальная перекладина короче вертикальной. На чем, однако, основано такое мнение? Сами евангелисты не дают на этот счет никаких указаний. Евреи обозначали орудие, которое у них служило для казни, словом «дерево». Под этим же обозначением оно фигурирует и в греческом переводе ветхого завета, где орудие казни названо xylon — «дерево». Такое же выражение для орудия казни мы встречаем и в евангелии. Правда, здесь обычно употребляется выражение stauros, т. е. кол, столб, но stauros является равнозначащим слову xylon. Латинским переводом обоих выражений является слово crux. Под этим словом римляне разумели вообще всякое орудие казни, нимало не задумываясь о том, что может существовать какое-нибудь другое орудие казни, кроме кола или столба (patibulum, stipes), к которому обычно, как свидетельствует Ливий, приговоренный к смерти привязывался веревками или цепями. Мы не встречаем нигде никаких указаний на то, чтобы в Палестине способ казни был каким-либо иным. Иудеи также имели обыкновение подвешивать осужденных на смерть к столбу или дереву, заставляя преступника медленно умирать от жары, голода, жажды и от неизбежного омертвения мышц. «Пригвоздить ко кресту» (stauroun, affligere cruci) означало не «распять» в нашем смысле слова, а «мучить», «пытать», подвешивать к столбу или дереву, причем прободение рук и ног гвоздями было в ту пору, Когда, будто бы, совершилась казнь Христа, чем-то совершенно необычным, если только вообще могло иметь место. Выражения же prospassaleuein и proseloun, встречающиеся в греческом тексте евангелия, обозначали обычно «прикрепить», «повесить на гвоздь», но ни в коем случае не «пригвоздить» в буквальном смысле этого слова.

Нет ни одного малейшего повода для предположения, что древнехристианское предание делало для Христа какое-нибудь исключение из установившегося обычая при описании его казни. Единственное место в евангелии, где говорится о «гвоздевых ранах» Христа, — это 20, 25 евангелия от Иоанна, которое целиком относится к более позднему периоду, чем остальные евангелия. Все это место, кроме того, является, как и многое другое в указанном евангелии, не чем иным, как гиперболическим подчеркиванием тех или иных моментов первоначального рассказа о страданиях Христа, именно рассказа Луки, который и послужил основой для четвертого евангелия, и где говорится (24, 39) не о «гвоздевых ранах», а просто о «руках и ногах», на которых вполне естественно могли быть следы от веревок, которыми приговоренный прикреплялся к столбу или дереву. Таким образом, представление о том, что Христос был «пригвожден» к кресту, ни в коем случае не могло быть господствующим среди древних христиан. Амвросий, например, говорит о «веревках» креста, об «узах страстей» (usque ad crucis laqueos ас retia passionis), но ничего не знает о «гвоздях». Если же сообразить, что «распятие» Христа соответствует повешению Озириса, Аттиса и т. д., что именно представление о повешенных и задушенных богах Малой Азии породило христианское воззрение на смерть Христа, если вспомнить, кроме того, что Гаман, этот прообраз Христа, фигурировавший у иудеев в праздник Пурим, тоже подвергался повешению на дереве или столбе, то нам покажется вдвойне невероятным, чтобы наше современное представление о распятии Иисуса соответствовало представлению древнейших христиан о смерти спасителя. Если бы мы даже и не имели непосредственного представления о повешении малоазиатских богов, то мы все-таки имеем изображения, рисующие смерть Марсия, которого Аполлон за руки повесил на дереве. Но Марсий, изобретатель игры на флейте, друг и спутник Кибелы в ее поисках Аттиса, является не кем иным, как самим Аттисом или, по крайней мере, божеством, родственным ему. Отсюда можно заключить, что либо сам Аттис был повешен, по представлению его поклонников, либо человек, который в культе Аттиса олицетворял собой бога, предавался смерти через повешение. Но именно такой должна была представляться первоначально смерть и иудейского мессии. Недаром язычники насмешливо называли нового бога «повешенным» или висельником.

Каким же образом возникло, однако, представление, что Христос умер не на обычной виселице или на столбе, а на кресте? Оно возникло из слияния двух различных представлений,