Спустя несколько минут девушка увидела, как на середину двора вытащили уже связанного Тихона Михайловича. Артемьев не сопротивлялся, молчаливо снося тумаки, плевки и словесные оскорбления окружавших его озверевших мужиков. Некоторые из слуг попытались оказать сопротивление и защитить барина, но их тут же усмирили беспощадными ударами палок. Непроизвольно девушка задержала взгляд на дорогом зеленом кафтане Федора. Молодой человек переговаривался с некоторыми стрельцами — бунтарями, что-то довольно обсуждая. Слава, прижав ладонь ко рту, с ужасом наблюдала, как бунтовщики проворно вывели связанного Тихона Михайловича из ворот усадьбы. Остальные охальники и Федор последовали за вожаками на улицу, победно крича и показывая злые кулаки дворовым слугам, которые недовольно смотрели на все происходящее.

Оторопев от всего увиденного, Слава так и стояла, ошарашенно смотря перед собой и стиснув до боли в ладонях деревянные перила крыльца. Она заметила во дворе на земле полдюжины неподвижно лежащих мужиков, видимо, они были мертвы. Остальные дворовые люди начали медленно передвигаться по двору, пытаясь, навести порядок. Ворота снова закрыли, а трупы утащили к сараям. Одна дворовая девка навзрыд рыдала.

Слава стремительно развернулась и вихрем влетела внутрь дома. Здесь же она наткнулась на смертельно бледную дрожащую мать, которая уже шла на улицу.

— Не ходите, матушка! — воскликнула испуганно Слава, боясь того, что Мирослава не переживет увиденного кровавого зрелища.

— Они забрали Тишу? — вымолвила Мира, боясь даже поверить в свои жуткие слова.

— Да, матушка. Они связали его и назвали предателем, — выпалила нервно девушка, в ее глазах стояли слезы. — И теперь уволокли на улицу.

— Я так и чувствовала, что будет все плохо, — пролепетала Мирослава и начала оседать, прижав руку к груди.

Слава немедля же бросилась к матери и, придержав ее, помогла сесть на стоявшую в сенях резную лавку.

— Вам плохо, матушка?

— Сердце щемит, мочи нет, дитятко, — прошептала Мира, закатывая глаза и устало опираясь на дубовую стену.

— Может, воды выпьете?

— Принеси, милая, — согласилась Мира. Девушка бегом кинулась в сторону усадебной кухни и быстро вернулась обратно с ковшом воды.

Мирослава медленно взяла из рук дочери деревянный резной ковш и, испив немного, снова откинулась назад, устало прикрыв глаза.

— Вам лучше, матушка?

— Нет. Сердце так и щемит, — тихо ответила та, но вдруг резко распахнула красивые глаза и напряженно спросила: — А Федор где? Что ж он за отца не вступился?

— Он вместе с бунтарями ушел… Он с ними заодно… — сказала Слава, нахмурившись.

— Что? — в ужасе произнесла Мира.

— И ворота он открыл…

Страх исказил красивое лицо Артемьевой, и, перед тем как закрыть от боли глаза, она прошептала:

— Изменник…

— Тетушка, горе! Тихона Михайловича казнили! — выпалил Гриша, влетев в просторную светлую горницу.

Слава, сидящая на бархатной скамье рядом с матерью, вскочила на ноги и воскликнула:

— Гриша, что ты сказал?!

Мирослава схватилась за сердце, ощущая, как железная удавка сковала ее грудь. Вот уже два дня они ничего не знали о Тихоне Михайловиче, с того самого трагичного момента, когда разъяренная толпа стрельцов увела связанного Артемьева со двора усадьбы.

— Как же это? Я ведь вчера просила за него у главного бунтаря Куляпина. Он обещал пощадить Тишу… — пролепетала мертвенным голосом Мира, прикрывая глаза от охватившей ее душевной и телесной боли.

— Мирослава Васильевна, я только что прибежал с лобного места, что на площади у главных врат, — продолжал Гриша. — Час назад бедного дядюшку повесили, — глухо выдохнул юноша, опустив простоволосую голову, нахмурился и едва слышно добавил: — И еще трех приближенных Ржевского с ним.

— А Федор? Он же среди бунтарей был, отчего он не защитил Тихона Михайловича? — спросила порывисто Слава, из глаз которой уже потекли прозрачные слезы.

— Федор, сестрица? Так это он во всем и виновен! — с ненавистью прокричал Гриша. — Это Федор оклеветал нашего горемычного дядюшку, оттого-то два дня назад бунтари и ворвались в нашу усадьбу. А сегодня на лобном месте Федор перед всей толпой вновь заявил, что дядюшка якобы был в сговоре с Ржевским.

— Ирод… — прохрипела еле слышно Мирослава, тяжело дыша. — Как же он посмел на отца клеветать? Не будет ему прощения ни на этом, ни на том свете…

Мира закрыла глаза и смертельно побледнела. Слава устремилась к ней и заботливо спросила:

— Матушка, у вас опять сердце? — Молодая женщина не отвечала, а на ее лице отражалась жестокая мука. — Гриша, беги за лекарем, — пролепетала Слава, видя, что Мирославе совсем плохо.

— Да, уже бегу, — выпалил Гриша и устремился прочь из горницы.

Слава, увидев, что матушка заснула, тихо присела на лавку возле ее постели и затихла. На глазах девушки вновь навернулись слезы, так как она снова вспомнила про убиенного Тихона Михайловича. А нынче и матушка была очень больна. Почти полчаса Слава лечила ее сердце, но сейчас необходима была передышка. Ибо сердце могло не выдержать и разорваться. И только через пару часов можно было продолжить исцеление. За дверью спальни слышались громкие голоса и какая-то беготня. Уже два дня, после того как бунтари захватили Тихона Михайловича, по усадьбе сновали странные незнакомые люди, которые заявляли, что их пригласил Федор.

Долгое время Слава тихо сидела около больной Мирославы и с любовью и жалостью смотрела не бледное красивое лицо матушки. В какой-то момент дверь в спальню заскрипела, и девушка, обернулась, подумав, что вернулся Гриша с травами. Но на пороге спальни возвышалась широкоплечая фигура Федора Артемьева. Слава испуганно воззрилась на молодого человека. Пронзив ее темным взором, он указал головой за дверь и властно велел:

— А ну, выйди сюда.

Боясь разбудить больную, девушка быстро поспешила в коридор, как и велел Федор. Едва она вышла в полумрак, даже не успев прикрыть плотно дверь, как он схватил ее за локоть и дернул к себе.

— Ну что, непослушная,