А вот!.. Ноги сами привели на то самое место.

Там, на этом месте, как ему и было сказано королем и императором, Лукой и Фомой, стоял плохо одетый человек в темных очках и с фанерной табличкой на шее. Табличку на всякий случай украшала свастика, а надпись на ней была сделана на двух языках. Сверху крупными буквами было написано по-немецки, как и полагалось в нынешней Варшаве:

Wir reparieren alle Marken von Nähmaschinen

Ниже – более мелко – по-польски:

Naprawiamy wszystkie marki maszyn do szycia[75]

«А вот спуститься к ним сейчас в подземелье… – подумал Васильцев. – Как, с точки зрения Н. Н. Николаева, – достаточно это будет неординарно или нет?..»

Васильцев было и впрямь надумал подойти к слепцу (или кто он там в действительности) и произнести полученный от Луки и Фомы пароль (как они это назвали – «петушиное слово»), но вдруг…

Человек успел укрыться за афишной тумбой, но Васильцев уже «сфотографировал» его. Хоть у него сейчас и не было этих приклеенных черных усиков, но Юрий сразу его узнал: это был тот ресторанный певец, пан Бубновский.

Оперный голос… Слепень?..

Нет, тому сейчас, как известно, тридцать два года, а этот пан Бубновский теперь, без опереточных усиков, совсем старик… Впрочем…

Юрий достал сигарету и принялся щелкать зажигалкой, делая это так, что из нее лишь сыпались искры, а пламя не появлялось. Так, щелкая, он дождался, когда подойдет сладкая парочка, попросил огонька у обер-фельдфебеля и, неторопливо раскурив сигарету, тихо спросил у «пани Моники», не приметила ли она за тумбой пожилого пана.

Она кивнула.

– На Слепня не смахивает? – спросил он.

Полина задумалась.

– Да нет, – сказала она наконец, – тот молодой… Хотя… Он же, Слепень, легко и под старика может загримироваться, он такой… А ростом точь-в-точь такой же. Еще посмотреть?

– Нет, не надо, – сказал Васильцев и, поблагодарив обер-фельдфебеля, пошел дальше, минуя «слепца», вероятно, как и тот, московский, вполне зрячего.

* * *

«Иди, иди, – думал в этот момент Слепченко, наблюдавший за Васильцевым. – Мы тоже поторопимся… Да, да, вот в этом самом направлении и иди, хромай, очкастый! Через десять минут ждет тебя неплохой сюрприз», – и совсем другим путем двинулся к тому же самому месту.

Через несколько минут Васильцев подходил к дому, где проживала пани Моника. Он собирался еще раз поговорить с Афанасием, так как у него образовались кое-какие новые мысли, связанные со Слепнем.

Он уже находился у самого подъезда, когда снова заметил чуть поодаль знакомого старика, пана Бубновского, поэтому, не задерживаясь у этого подъезда, прошел мимо и перешел на другую сторону улицы. Если это «Гедзь», то Афанасий, почуяв его, вполне мог сейчас выглянуть в окно.

Юрий перешел на другую сторону улицы.

Черт! Что такое?! Окно невысокого второго этажа было распахнуто настежь, а в комнате явно никого не было. Сейчас, чуя, как ему казалось, страшного «Гедзя» где-то поблизости, ни за какие коврижки трусоватый Афанасий не вышел бы из дому один! А тут…

На хлипком оттепельном снегу были отчетливо видны следы башмаков сорок девятого размера, такие мог оставить только он, Афанасий.

Немыслимо! Этот грузный человек выпрыгнул в окно! Здорово, видно, кто-то его напугал. Так смертельно напугать его мог только один-единственный человек на свете…

Дальше следы терялись на дороге, раскатанной машинами, – значит, он перебежал через улицу. Он должен был быть где-то рядом. Юрий стал озираться по сторонам. Может, прячется вон в том большом магазине?..

Юрий двинулся туда. Люди, шедшие по улице, вдруг тоже валом повалили в тот же магазин. Причина была понятна – из-за поворота слышался треск мотоциклов, это вполне могла быть очередная облава. В толпе была видна и седая голова пана Бубновского.

Сам Юрий не стал продираться сквозь толпу – в отличие от остальных, бояться облавы ему было нечего: в кармане у него, как и у всех журналистов его газеты, лежал билет члена нацистской партии и удостоверение офицера СС.

Нет, это была не облава, а какой-то кортеж. Четыре мотоцикла с пулеметчиками сопровождали большущий автомобиль явно какого-то крупного бонзы.

Кортеж уже проезжал мимо магазина, когда вдруг…

Юрий не сразу понял, что произошло, его просто отшвырнуло к стене, а взрыв, весьма приглушенный (видимо, уши заложило), он почему-то услышал лишь секундой позже.

Один мотоцикл уже валялся, перевернутый, оба его седока явно были мертвы, зато из трех оставшихся мотоциклов и из окна автомобиля последовала пулеметная и автоматная стрельба. Стреляли не целясь, просто по толпе. Люди падали, кричали, кто-то повалился наземь, чтобы уцелеть.

Из магазина выскочили четверо с гранатами и автоматами – двое юношей и две девушки, лет шестнадцати-семнадцати, и начали бить из автоматов по машине и по мотоциклистам.

Еще на одном мотоцикле мертвый водитель уткнулся носом в руль.

– Pobierz drani![76]– крикнула одна из девушек и швырнула гранату.

Еще один мотоцикл подлетел кверху и шмякнулся наземь с мертвыми мотоциклистами. Но и девушка тут же рухнула, сраженная очередью из автомобиля.

* * *

Наблюдая за происходящим, Слепченко думал даже с некоторым сожалением: «А ведь со временем и из этих могли бы получиться неплохие «невидимки». Но пока, конечно, весьма сырой материал. Инстинкт самосохранения, правда, уже сломать удалось, но вот техника… Настоящие «невидимки» сейчас ушли бы без потерь…

Ладно, с этими уже не придется работать. Сгорели.

А главное дело, то, ради чего все и затеяно, все равно придется делать самому…

Ну, хоть перед смертью покажите еще, на что способны?..

Да разве ж так?..

Нет, никак нельзя учить «невидимок» меньше чем полгода. Так и отпишем господину полковнику Айзенгоффу…»

* * *

…Юноши даже гранаты не успели бросить – сразу два пулеметчика открыли огонь, и миг спустя изрешеченные нападавшие лежали на земле. Пальба сразу стихла. Поодаль уже слышался рокот еще доброй дюжины мотоциклов.

Подъехавшие мотоциклисты соскочили со своих машин и стали отдавать лающие команды: «Alles Lüge! Bereiten Sie Dokumente! Beginnen Sie nur mit Genehmigung!»[77]