Туманова едва удержалась, чтобы не вздрогнуть. Только сейчас — слишком поздно! — в голосе Готовцева она расслышала что-то страшное.

Штауфер не сводил с нее глаз, следя за каждым движением, а она внешне спокойно смотрела на него.

— Отвечайте только на вопросы! — предупредил Штауфер предателя. — Кто она?

— Разведчица! Пришла ко мне с паролем…. И не сестра она мне… Ее прислал в город командир партизанского отряда Новожилов… Да, под видом своей дочки… От Новожилова я имею письмо… Я могу его… — и предатель полез в карман.

— Не надо! — остановил его Штауфер. — Письмо адресовано вам, и она, конечно, заявит, что знать ничего не знает.

Туманова почувствовала, как внутри у нее все похолодело. Правда перемешалась с каким-то диким вымыслом и лишь усугубляла ее положение.

Предатель хотел что-то сказать, но Штауфер предупредительно поднял руку и спросил его:

— А что вы скажете относительно документов?

— Документы у нее липовые, на имя моей сестры. А сестра живет и работает в Минске. Это можете проверить, господин начальник, — заявил Готовцев.

Теперь Штауфер обратился к Тумановой:

— Ну, как? Что вы на это скажете?

— Абсолютно ничего.

— Врет она, господин гауптштурмфюрер! — окончательно распоясался Готовцев.

— Довольно! — строго прервал его Штауфер. — Можете идти!

Готовцев умолк. Туманова не видела, но представила себе, как он угодливо раскланялся и осторожно, без шума прикрыл за собой дверь.

— Презанятная история! — воскликнул Штауфер и рассмеялся. Потом он расстегнул высокий воротник мундира и, повернувшись спиной к арестованной, стал цедить в стакан воду из сифона. И тут Туманова вздрогнула, почувствовав на своей руке чье-то прикосновение. Она резко отдернула руку и обернулась в сторону гестаповца, сидевшего справа от нее. Он же, приложив палец к губам, предупреждал ее о молчании. Затем, взглянув с опаской на своего начальника, пьющего воду, перегнулся через стол и сунул в ладонь разведчицы маленький кусочек бумаги, сложенный в несколько раз. И тотчас же, как ни в чем не бывало, склонился над столом.

Туманова машинально зажала бумажку. Она жгла ей ладонь, подобно раскаленному углю. Что это значит? Как понять поступок гестаповца? Какая-нибудь провокация? Может быть, она сама идет в расставленные ей силки? А что, если взять и швырнуть ему в физиономию этот клочок? Швырнуть и сказать: «Не выйдет!» А что не выйдет? Нет, нет!… Она должна узнать, что там написано! Непременно узнать!…

В тюремный коридор выходили двери восемнадцати одиночных и общих камер. Каждая дверь запиралась на ключ и на большой железный засов с замком.

Толстые стены и массивные двери, обитые железом, надежно охраняли тайну камер. Звуки умирали без отголоска, растворяясь в мертвой тишине.

В длинном коридоре царил полумрак. Тускло мерцали под тяжелым серым потолком электрические лампочки. У входной двери, прижавшись к стене, стоял жиденький столик. На нем лежала книга рапортов. В другом конце коридора виднелся пожарный кран с подвешенным к нему брезентовым шлангом. Ничего другого здесь не было.

Шаркая по каменному полу грубыми казенными ботинками, подбитыми гвоздями, прохаживался дежурный. На его поясе тихо звенела связка ключей. Длинные руки повисли у самых колен, и весь он походил на какое-то лесное существо, угрюмое и молчаливое. Из-под широкого низкого лба выглядывали маленькие глаза, застывшие в холодном безразличии и спокойствии. Следы перенесенной оспы усиливали общее отталкивающее выражение лица. Трудно было бы придумать более подходящий тип для роли стража этого мрачного места!

От длительной привычки ходить подолгу в ограниченном пространстве он переваливался с ноги на ногу, ритмично покачивая грузное тело. Изредка он задерживался то у одной, то у другой двери, настороженно вслушивался, заглядывал в «глазок», но, не заметив ничего необычного, опускал голову и продолжал обход своей качающейся походкой.

В конце коридора вспыхнула сигнальная лампочка и резко затрещал звонок. Дежурный снял с пояса связку и, подбирая на ходу нужный ключ, не спеша направился к входной двери. Вставив ключ в замочную щель, он повернул его несколько раз и потянул тяжелую дверь на себя. Она открылась. Вошли четыре человека: Туманова, два конвоира и плотный гестаповец в чине оберштурмфюрера СС.

Конвоиры остановились. Гестаповец взял дежурного под руку, отвел в сторону и стал ему что-то нашептывать. Тот слушал, молчал и лишь угрюмо кивал. Поговорив минуты три-четыре, гестаповец громко спросил:

— Ты понял?

— О, да…

— Веди!

Дежурный в сопровождении гестаповца направился в противоположный конец коридора.

— И ты подумай, какая стерва! — возмущался вполголоса гестаповец. — Он ее разоблачил: на очной ставке, а она ни в какую. «Не знаю», — говорит.

— Кто «он»? — нахмурившись, задал первый вопрос дежурный.

— Да вот этот же шеф-повар, о котором я говорил.

— А… — протянул дежурный. — Дурак, он дурак. Надо было пройтись легонько по ее мордашке, тогда бы она сразу признала родственничка.

Гестаповец покрутил головой и усмехнулся. Они остановились у камеры № 13.

— Здесь? — спросил гестаповец.

— Точно так! — ответил дежурный.

— Обязательно предупреди смену о том, что я сказал, — заметил гестаповец.

— Понятно! — глухо ответил дежурный.

Гестаповец, насвистывая, зашагал к выходу.

Конвоиры проводили его глазами.

— Сюда давайте, — подал голос дежурный.

— Вперед! — приказал конвоир.

Туманова пошла по коридору.

Дежурный уже снял засов с дверей и вставлял ключ. Открывая дверь, он поднял голову и остановил свой взгляд на девушке. Та испуганно вздрогнула, но, пересилив страх, попросила:

— Воды бы мне…

Один из конвоиров рассмеялся.

— Ну-ка, Курт, дай ей попить!…

Второй конвоир начал снимать автомат, болтавшийся за плечами. Но дежурный опередил его. Он зло толкнул Туманову в плечо. Девушка вытянула руки, пытаясь за что-нибудь зацепиться, но встретила только пустоту и, пролетев через несколько ступенек, ведущих вниз, упала на каменный пол.

Дверь захлопнулась.

— Ну и здоров же ты, Генрих! — восхищенно сказал конвоир. — Силища!…

Кривая улыбка смутно обозначилась на лице дежурного. Он внимательно посмотрел на растопыренные пальцы своей правой руки и спокойно принялся навешивать замок.

…Туманова с трудом встала. Отчаяние и бессилие душили ее: никогда и никто не поднимал на нее руки! Готовая ко всему с той минуты, когда на нее в лесу надели наручники, она сейчас только по-настоящему поняла, что это означает. Ей показалось, что она упала на дно глухой пещеры. Над ее головой, так низко, что она свободно могла дотронуться рукой, едва-едва теплилась мутная электролампочка. Камера, шириной не более двух метров, походила на каменный гроб. Сырые стены и потолок покрывала слизь зеленоватого цвета. Было по-могильному сыро и безмолвно.