Внезапно тишину пронзило хищное шипение. Женщины в испуге вскинулись с места. По земляному полу хижины, ползла, словно яркая лента, змея камисея. Все стали топать ногами, кто-то схватил палку.

– Пус-с-с-с-тите, пус-с-с-с-стите, – услышала вдруг Аламеда. Гадюка? Она говорит?!

– Стойте, – тут же требовательно вскрикнула колдунья и, вскочив на ноги, растопырила ладони на вытянутых руках, – расступитесь.

Все со смятением подались к стене. Цветочный венок ползла, поднимая пыль с пола, прямо по направлению к ребёнку. Мать рванулась, но Аламеда рукой отстранила её. «Доверься, Найра», – прошипела она. Жёлтая чешуйчатая змея окольцовывала маленького Макки, под затаённые вздохи десятка женщин. Камисея петляла и извивалась по бледному тельцу, смахивая хвостом травинку за травинкой. Когда гадюка убралась восвояси на животе мальчика осталась лежать красная кисточка – излюбленное растение лесных мотыльков, из алых соцветий которого они собирали нектар. Аламеда давно приглядывалась к этой сладкой траве, что цвела сразу после полнолуния. Чувствовала – она обладает некой целительной силой.

Колдунья подхватила её пальцами и протянула Найре.

– Набери этих колосков и свари из них отвар. Сейчас же – и твой сын поправится.

Женщины принесли матери целебной травы, задымился на углях котелок. Аламеда дождалась, когда ребёнка напоят, затоптала тлеющие листья и последней вышла из хижины в ночь. Внезапно её повело, деревья резко дёрнулись в сторону вместе с выглядывающими из-за них осколками двух лун, но, падая, она почувствовала, как чьи-то сильные руки подхватили её.

– Значит, и правда колдунья, – прозвучало над ухом, и Аламеда ощутила на своём лице чьё-то шероховатое прикосновение. Она перехватила чужую ладонь, почувствовав напрягшиеся под пальцами жилы сильной руки, и распахнула веки.

Светло-карие, с зелёными крапинками глаза смотрели на неё с тревогой и любопытством. Арэнк… Аламеда невольно отвела взгляд. Она обнаружила себя в полусидячем положении, прислонённой спиной к хижине Найры. Голоса внутри уже стихли, но слабый свет ещё горел, и тянуло сладковато-травянистым запахом целебной мотыльковой кисточки. А прислушавшись, можно было уловить тихий напев колыбельной песни и сонное воркотание младенца. Очнулся, мелькнуло у неё в голове, это хорошо…

Арэнк сидел рядом, склонившись над Аламедой так близко, что его длинные жёсткие волосы касались её обнажённых ног, выглядывающих из боковых разрезов платья.

– Настоящей колдуньей мне уже не стать, – тихо ответила Аламеда, опасливо глядя на мужчину. – Меня учила шаманка нашего племени, но не успела передать всех знаний. Почерпнуть их мне больше не у кого, – она подтянулась на руках чуть повыше и слегка отстранилась. От столь близкого присутствия Арэнка у неё занялся дух.

– Она погибла в Большой Воде? – спросил он, но, впрочем, отсел, устроившись прямо на земле, напротив Аламеды. – Прости, наверное, глупый вопрос, что ещё могло с ней стать… Большая Вода у всех нас забрала родных и соплеменников…

Аламеда молча кивнула. Пусть думает так. Погибла, конечно, не старая Ваби, а она сама, но об этом разве расскажешь? Вряд ли кому-то захочется говорить с мёртвой.

– Это хорошо, что ты колдунья, – сказал Арэнк, и на его лице не мелькнуло ни тени насмешки. – Лакос оттого и погибает, что здесь больше не осталось говорящих с духами. Ты сможешь убедить силы природы помочь нам.

Аламеда с сожалением покачала головой.

– Здесь и духов не осталось. Кроме Мокруна, мне не с кем говорить. Он стережёт это место, словно паук, раскинувший сеть в заброшенной всеми хижине, и собирает попавшие в неё людские страхи. Сам знаешь, как все трепещут от одного его вида – а он и рад. Мокрун не добр и не зол. Он позволил тебе рубить деревья, потому что знал – на звуки топора придут ещё люди. Теперь его сны наполнены вожделенными человеческими кошмарами. Удивляюсь, что он согласился помочь сегодня. Это не моя заслуга – я просто попросила. Других духов здесь нет, они давно покинули Лакос, – с этими словами Аламеда поднялась на ноги. Голова закружилась, и её снова повело. Арэнк тут же вскочил ей на помощь.

– Но ведь ты говоришь с кем-то время от времени, все слышат, – сказал он, поддерживая её за локоть и цепляясь взглядом за её взгляд.

Отведя глаза, Аламеда высвободила руку и вдруг заметила из дальней тёмной хижины чей-то колючий, устремлённый на неё взор. Там жила Муна…

– Прости, мне нужно к воде, чтобы восстановить силы после колдовства.

– Я доведу тебя, ты еле держишься на ногах.

– Нет, не стоит. Теперь мне лучше. Не ходи за мной, – в спешке проговорила Аламеда и, обдав Арэнка ветром волос, побежала к лесному озеру.

Голубая чаша – так называли его люди из-за небесного цвета прозрачной воды. Ночью оно, как и всё остальное, погружалось в мрак, только два белых осколка лежали на неподвижной чёрной глади, и сотни ярких брызг поменьше подрагивали вокруг.

Аламеда скинула с себя платье и вошла по пояс в озеро. Как хорошо, что ночью в нём не видно собственного отражения. Прохладная вода приятно льнула к коже, лёгкая дымка обволакивала тело белёсым саваном. В звонкой тишине ночные звуки приобретали удивительную отчётливость. Аламеда распростерла руки по невозмутимой глади и неподвижно стояла с закрытыми глазами, давая силе воды и лунного света напитать свои ослабевшие после колдовства тело и душу. Затем она несколько раз окунулась с головой и вынырнула, откинув назад волосы. Отжимая их Аламеда краем глаза заметила, что кто-то наблюдает за ней с берега и тут же погрузилась по плечи в воду.

Из-за дерева колыхнулись на лёгком ветру длинные жёсткие волосы. Арэнк… Её всю обдало жаркой волной необъяснимых чувств, она боялась давать им определение. Когда-то точно так же украдкой смотрел на неё Роутег, и ей это нравилось, а теперь Аламеда стеснялась своей наготы, несмотря на то что от Лиз ей досталось не менее красивое и стройное тело, чем было у неё прежде. Пытаясь справиться с потоком сбивчивых мыслей, она поплыла навстречу лунам, словно юркая рыбка, уходящая от преследования рыбака, а когда вернулась, за деревом никого уже не было. Аламеда поспешно вышла из озера и накинула платье.

Сама не зная почему, она боялась Арэнка и старалась избегать его. Каждый раз, когда он появлялся в поле зрения, она ловила на себе его открытый изучающий взгляд. Аламеда понимала, что нравится ему. С первого дня, как она ступила на эту землю, он выделял её среди других. Присутствие Арэнка зарождало в её душе смятение. Одного его взгляда хватало для того, чтобы она на миг забыла о своей главной цели – о мести за Роутэга. И это пугало её. Она опасалась не только его, но и саму себя: ударов собственно сердца при звуках шероховатого голоса, неясного трепета в груди. Аламеда отдала бы всё на свете, лишь бы на его месте оказался Роутег, но тот был мёртв, а она зачем-то продолжала жить в ненавистном теле… Не для того ли, чтобы отомстить? Только вот Роутэг боготворил настоящую Аламеду – дикую, чёрную, быструю, точно пантера, тогда как Арэнк заинтересовался лишь необычной внешностью, доставшаяся ей от Лиз. Поцелованными солнцем волосами и кожей цвета облаков… Так он сам говорил… Арэнк не знает, какой она была раньше и какой остаётся в душе, и не сможет узнать.