Первым офицеры в форме допрашивали Арби. Направив в глаза молодому чеченцу мощную лампу, они, невидимые, начали обстреливать его вопросами:

– Имя?

Арби назвался.

– Чеченец?

– Да…

– Беженец?

– Да…

– В каком лагере живешь?

Арби благодаря своему респектабельному дяде имел разрешение жить при базе сейнеров, на которой и работал. Об этом он и сообщил, не афишируя своих родственных связей. Он прекрасно понимал, что если возьмет все на себя, то дядя ему, по мере возможностей, обязательно поможет. Если же Арби даст показания на дядю, то точно заживо сгниет в ужасной турецкой тюрьме.

– Сколько в колесе наркотиков?

– Я не знаю, – сказал Арби и понял, что сболтнул глупость.

Уж если все брать на себя, то следовало отвечать четко на все вопросы. Но чеченец не знал, сколько там наркотиков. Даже приблизительно. Его роль заключалась в перевозке колеса от площадки до базы сейнеров.

– Похоже, он не хочет с нами разговаривать, – сказал первый офицер.

– Я хочу! Просто… – быстро проговорил Арби, но его уже не слушали.

– Тогда не стоит терять времени. Отправим его в тюрьму в камеру к гомосексуалистам. А завтра допросим стоя!

– Да, это, пожалуй, самое лучшее. А что, если он до завтра не доживет?

– Есть двое других. Кто-то доживет!

– Я хочу, я очень хочу с вами разговаривать!

– Может, все-таки поговорить с ним? И не садить к гомосексуалистам?

– Лучше посадить. Сговорчивее будет. Да и какая разница, все равно гомосексуалистов ему не миновать.

– Я расскажу все! Все! – почти закричал Арби.

– Какая разница, расскажешь не расскажешь, тебя осудят все равно, – сказал один из офицеров, и в этот момент на столе зазвонил телефон.

– Да! Слушаю, господин генерал! Так точно! Троих наркодилеров! Как раз допрашиваем! Что? Но, господин генерал… Есть! Понял!

Арби услышал звук опущенной трубки. Второй офицер спросил:

– Что?

– Приказали приостановить дело и передать их службе безопасности!

– Как так?

– Спроси у генерала.

– А с наркотиками что делать?

– Спроси у генерала.

– А зачем они, черт их побери, службе безопасности?

– Спроси у генерала…

– Может, тогда по-быстрому отправить их в тюрьму?

– Хорошая мысль! Но не успеем, служба безопасности уже выехала…

– Ну как, сэр? – спросил Сэм Мэтью.

Купер подошел к свежевкопанной в землю табличке и окинул ее критическим взглядом. На табличке по-турецки было написано: «Пункт сбора добровольцев. Вход только по пропускам». Сказать, что надпись была выполнена на высоком художественном уровне, язык не поворачивался. Но Купер был реалист и понимал, что требовать от «морских котиков» росписей уровня Джотто или Рафаэля глупо.

– Отлично, Сэм! – кивнул Купер. – Спасибо!

– Рады стараться, сэр! – воскликнул довольный Мэтью.

Он с прибывшими из Греции Вилли и Сидом поработал на славу. При помощи морских пехотинцев часть территории станции АНБ была спешно отгорожена «колючкой». На отгороженной территории оказались два вагончика-модуля. Кровати перенесли в один из них, второй превратили вроде как в учебный класс. Табличка была последним штрихом.

– А ты что скажешь, Григорий? – повернулся к Кащееву Купер.

– Декорации то, что надо, – заметил Кащеев.

– Ну тогда все! – посмотрел на часы Купер. – Мы поехали в резидентуру, а ты посмотри здесь хозяйским глазом. Подправь сам, если что не так. О’кей, Григорий?

– Так точно, сэр! – сказал Кащеев. – Не извольте беспокоиться!

Купер одобрительно потрепал Кащеева по плечу. Юмор был хорошим знаком. Он лучше каких бы то ни было медицинских обследований указывал на то, что Кащеев – ключевая фигура в комбинации Купера – на удивление быстро восстановился. Купер в нем действительно не ошибся.

– До скорой встречи! – попрощался Купер, и они с Сэмом быстро направились к приоткрытым воротам «пункта сбора добровольцев».

Арби ужасно потел под оставленной включенной адской лампой, когда в комнату вошли двое или трое людей. Охранник вышел, и Арби услышал:

– Добрый день! Вы говорите по-английски?

– Да! То есть не очень… Но понимаю!

– Отлично. Это упрощает дело. Вы, надеюсь, понимаете, в каком положении находитесь?

– Да! Да…

– Тогда я буду говорить предельно коротко. И предельно ясно. Я сейчас сделаю вам предложение. Если вы от него откажетесь, я ничем не смогу вам помочь. Если же вы согласитесь, я договорюсь с генералом, чтобы он передал мне материалы по вашему задержанию.

– Я! Я согласен!

– Подождите, я хочу, чтобы вы сделали осознанный выбор. Потому что, сказав «да», вы уже не сможете отказаться. Предложение мое заключается в следующем. У вас на родине с новой силой разворачивается партизанское движение против российских оккупантов. Но у партизан слишком мало сил. Поэтому вам предстоит отправиться туда и принять участие в небольшой партизанской операции. После этого вы будете немедленно возвращены в Турцию, и я при вас уничтожу все материалы, касающиеся сегодняшнего задержания.

– Я согласен. Только…

– Только что?

– Могу я сделать один звонок своим здешним родственникам и сказать, что я скоро вернусь?

– Конечно. Но не отсюда, а от нас.

– Спасибо. Спасибо большое!

– Да не за что. Помочь национально-освободительным движениям наш долг. Сэм, отвези его вниз.

– Моня! Монечка! Италия! Италия! Это Италия, да? – задрала Лизавета голову к застекленной ходовой рубке «Альдебарана».

Капитан яхты покосился на пассажирку через плечо и пробормотал себе под нос:

– Антарктида… Сейчас белые медведя косяками попрут…

Капитан, конечно, знал, что женщины от рождения страдают географическим кретинизмом, и если выйдут с вечера по карте и компасу из Севастополя в Евпаторию, то к утру каким-то непостижимым образом окажутся в Феодосии, но Лизавета выделялась даже на общем фоне.

– Че орешь, блин? – вышел из надстройки запухший Моня. – Дай поспать, в натуре! Марш в койку!

– Какой спать, Монечка? Я ж в Италии первый раз! А вон Везувий, да? Я его сразу узнала, по картинке!

Моня недоверчиво моргнул на Лизавету, потом задрал голову и крикнул: