– Доброе утро! – поздоровалась Татьяна, войдя в палату.

Вера ответила, а Оля лихорадочно задрала ночную рубаху и показала бутылочку:

– Смотрите, Татьяна Владимировна! Чуть больше половины накапало. Можно уже снять?

– Еще немного потерпите, ладно? Какая температура?

– Тридцать восемь и три. Но я не могу, не могу! – заплакала Оля. – Я не могу, когда в меня что-то вставляют. Сережки не ношу, к пломбам в зубах месяцами привыкаю. Пожалуйста, вытащите дренаж!

«Не могу, когда в меня что-нибудь вставляют» врачи слышали много раз. Хирург Петя Сомов, балагур и любитель кровожадных медицинских анекдотов, острил в ординаторской: «Как она с мужем спит? Как он, не вставляя, заделал ей двоих детей?»

А Олин муж рассказывал, что когда Оля сломала средний палец, ей поставили маленький аппарат – металлические спицы проходили через кость и крепились снаружи на маленьких кольцах. Травматолог обещал Ольге, что аппарат ставится на семь дней. «Вы что, неделю не выдержите?» Оля собрала волю в кулак и кое-как выдержала. Когда пришла снимать пыточное устройство, травматолог заявил: «Вот теперь, когда вы привыкли к аппарату, я вам сообщу, что носить его надо три недели минимум». Оля развернулась и ушла. Дома, плоскогубцами, сама разобрала аппарат и вытащила спицы, обработала ранки спиртом. Средний палец так и остался у нее кривым.

– Я вас поняла, Оля, – сказала Татьяна. – Обещаю что-нибудь придумать.

«Надо вызвать психолога и назначить транквилизаторы», – подумала она и повернулась к Вере.

Эта молодая женщина была не только хороша собой, но и умна, за несколько лет сделала блестящую карьеру в иностранной фирме. Вера жила с молодым человеком, гражданским мужем. Он иногда навещал Веру, и Татьяне не нравилось выражение его лица – смесь брезгливости со страхом. Многие люди, образованные, понимающие, что рак нельзя подхватить в коридорах и палатах онкологического стационара, все-таки испытывают ужас перед этой клиникой. При росте метр семьдесят Вера весила пятьдесят килограммов, постоянно сидела на диетах, следила за фигурой. Вера – идеал, к которому стремятся современные девушки: красивая и успешная, впереди у нее закачаешься какие перспективы. Впереди у нее жесткая химиотерапия.

Полгода назад Вера обратилась в частную косметическую клинику, чтобы увеличить бюст. Тамошние хирурги во время операции увидели небольшое образование и ничтоже сумняшеся удалили. Хорошо, хоть на гистологию отправили, не манкировали требованием, предписывающим любое образование исследовать на клеточном уровне. Анализ показал рак, Вера была в заграничной командировке, ее не могли найти, потом про нее забыли, потом вспомнили… Татьяна была уверена, что в момент обращения к пластическим хирургам у Веры была первая стадия, а к ним Вера поступила с третьей. Хирурги-онкологи сплошь и рядом сталкиваются с тем, как навредили коллеги, разворошившие змеиное гнездо.

Операцию Вере сделали неделю назад. Теперь ждали приговора гистологов, чтобы определить тактику дальнейшего лечения. Кусочек раковой ткани, забранный на операции, исследовали на реагирующие рецепторы. Грубо говоря, на то, чем «питается» злокачественная опухоль и что может быть для нее смертельным ядом. Самый благоприятный вариант, к счастью нередкий, это гормонозависимые опухоли молочной железы. Они «кормятся» женскими гормонами. И последующее лечение заключается в приеме препаратов, блокирующих выработку женских гормонов. Но есть зловредные опухоли, оставляющие семена микрометастазов, против которых действенна только тяжелая артиллерия химиотерапии.

– Пришел ответ из лаборатории, – сказала Татьяна. – Увы.

– Значит, химия? – уточнила Вера.

– Да.

Ольга вытерла слезы и тайком перекрестилась – только бы у нее была гормонозависимая опухоль. Пусть облучение предстоит, пусть лекарства пить несколько лет, если не всю жизнь, только не химия. Три дня назад у женщины из соседней палаты, проходившей курс химиотерапии, случился инсульт, увезли в другую больницу.

Худенькая, почти анорексичная, Вера имела букет внутренних заболеваний, выявленных во время обследования, – хронические гастрит и панкреатит, шумы в сердце из-за плохой работы митрального клапана, малокровие. Все эти заболевания в обычной жизни неопасны и почти незаметны, но на фоне химиотерапии могут стать роковыми. Поэтому для Татьяны Вера была проблемной больной. Хорошо бы пристроить Веру к химиотерапевту Бочкареву из областной больницы, но тогда обидится свой местный химиотерапевт Кривич. В конце концов, с Витей Бочкаревым можно встретиться и показать историю болезни Веры или просто по телефону поговорить, не впервой. Химиотерапия – жесточайшее испытание для организма. Последствия в виде облысения – самые безобидные, осложнения практически неизбежны, доктора бессильны. Лекарства одинаковые, но у Бочкарева почему-то осложнений меньше, чем у Кривича.

В последней двухместной палате была занята только одна койка. Со второй койки больную перевели в другую палату. Расчищали пространство для блатной пациентки, о которой предупредил главврач. Доктора не любят «позвоночных» пациентов – тех, кто думает заручиться особым вниманием хирурга, нажимая на связи в эшелонах власти. По-человечески можно понять стремление застраховаться, но доктора воспринимают это как навязчивое давление, как подозрение в халтуре. Операция может быть успешной и не очень. Но закономерность: у министра – успешная, а у шахтера – провальная, отсутствует. Роль играют сотни факторов, из которых организм больного – первейший, а настроение хирурга – последний, потому что он оставляет за порогом операционной свои житейские проблемы. Последний год у Татьяны был изматывающе трудным, но у операционного стола она забывала о своих печалях, словно и не было развода с мужем, суда, болезней родителей и сына. По-своему Таня даже отдыхала на работе, хотя после многочасовых операций едва стояла на ногах.

Она вошла в палату и поздоровалась. На кровати сидела женщина лет сорока в ярко-красном плюшевом спортивном костюме.

Таня достала из кармана маску и надела на лицо. Жест не мог оскорбить: поддавшиеся истерии, связанной со свиным гриппом, в транспорте ездили, по улицам ходили люди в масках, а уж врачу тем более полагается.

Это была Журавлева. Фамилия нередкая, и вчера Таня не обратила на нее внимания. Но это была та самая Журавлева. Невысокая, полноватая, но не толстая – крепко сбитая. Такая фигура почему-то встречается у женщин – руководительниц среднего звена, от начальниц ЖЭКов до заведующих молочными фермами.

Никого в жизни Таня не ненавидела с такой силой, как эту Журавлеву.

С тех пор, как они не виделись, Журавлева почти не изменилась. Только раньше она взирала на окружающих с чванливым барством, а сейчас – с выражением растерянности и беспомощности, типичным для пациентов в этих стенах.

– Меня зовут Татьяна Владимировна, – представилась Таня, стараясь контролировать голос, чтобы не задрожал.

– Завотделением? – уточнила Журавлева.

– Да.

– Вас предупредили обо мне?