– Ты, видимо, имеешь в виду того частного детектива?

– Да, Паркера. И детектив он, похоже, бывший. Лицензия у него отозвана.

– Возможно, он нашел себе какие-нибудь иные, более мирные способы времяпрепровождения?

– Сомневаюсь. Из того немногого, что мне известно о Паркере, он бедой просто живет и дышит.

– Не уверен, намного ли больше знаю о нем я, но похоже, что Луис ему чуть ли не симпатизирует.

– До такой степени, что готов ради него убивать. И кто знает, может, внимание он не привлек к себе, а перенаправил. Удивительно лишь то, что ФБР понадобилось столько времени, чтобы постучаться к нему в дверь.

– Все это замечательно, – сказал Гэбриел, – но неизвестного в нем никак не меньше, чем известного, и я уверен, что ты предпочел бы этот расклад не тревожить.

– Надеюсь, это не угроза?

Шаткой старческой дланью Гэбриел притронулся к руке своего более молодого спутника и легонько ее потрепал.

– Ты слишком хорошо меня знаешь, – произнес он. – Я имею в виду одно: всякое расследование в конце концов упрется в стену. В стену из кирпичей, возведенную тобой и твоими коллегами. Но такие барьеры не сказать чтобы неодолимы, и нужные вопросы, заданные в нужных местах, способны выявить информацию, которая может оказаться неудобной для обеих сторон.

– Избавиться от него мы могли бы в любое время, – улыбнулся Милтон, что, однако, не умерило настороженности во взгляде Гэбриела.

– Если б вы думали это сделать, вы бы это давно уже осуществили, – заметил он. – А от меня вы бы тоже избавились?

Милтон снова тронулся с места, Гэбриелу пришлось несколько шагов его нагонять.

– С большим сожалением, – ответил Милтон.

– Меня это, можно сказать, утешает, – сказал Гэбриел.

– Что конкретно ты от меня хочешь? – задал вопрос Милтон.

– Отзови собак.

– Думаешь, это легко? ФБР ох как зубом цыкает, когда другие агентства лезут в его дела.

– Я думал, вы все на одной стороне.

– Мы да: каждый на своей собственной. Ну да ладно, кое с кем поговорю, посмотрю, что можно сделать.

– Моей благодарности не будет границ. Тебе ведь придется опекать ценного кадра.

– Когда-то ценного, – уточнил Милтон. – Хотя, конечно, если б его можно было задействовать для какой-нибудь работы…

– К сожалению, он, похоже, выбрал себе другую стезю.

– Жаль, очень жаль. Он был хорош. Один из лучших.

– Кстати, ты мне напомнил. – Гэбриел словно бы невзначай набрел на мысль, которая на самом деле не давала ему покоя с того самого момента, как он прознал о смерти Детки Билли. – Ты что-нибудь знаешь о Блиссе?[12]

– В смысле о блаженстве? – как будто бы не понял Милтон. – Знаю, и даже очень. Для меня это прежде всего аромат элитного виски, хорошая сигара. Или ты о чем-то другом?

– В некотором роде.

– Мы потеряли с ним контакт много лет назад. Начать с того, что он у нас никогда не был в списке на рассылку рождественских открыток. У меня он не вызывал ничего, кроме гадливости. И я не лил слез, когда он впал у нас в немилость.

– Но ведь вы же его использовали.

– Раз или два, и то через тебя. При этом я задерживал дыхание, а потом мыл руки с мылом. Насколько я понимаю, вы с твоим так называемым другом замышляли положить его карьере конец?

– Успех был умеренный, – скромно заметил Гэбриел.

– То-то и оно, что умеренный. Надо было класть больше взрывчатки.

– Мы хотели, чтобы сгинул только он, а не половина народа, которая на тот момент могла стоять рядом.

– В определенных кругах такой гуманизм сочли бы за слабость.

– Оттого я и извел столько времени и сил, чтобы этих кругов поубавилось. Как и ты, наверное.

Милтон в знак согласия мимолетно усмехнулся.

– Вместе с тем есть основания полагать, что Блисс может снова всплыть в поле зрения. Не исключено.

– В самом деле? – Милтон впервые за все время посмотрел на Гэбриела открыто, в упор. – Надо же. К чему бы это?

За долгие годы Гэбриел научился считывать лица и интонации, соразмерять слова и сопровождающие их жесты, по тончайшей модуляции голоса безошибочно улавливая, правда произносится или ложь. Слушая сейчас Милтона, он с уверенностью определял: собеседник выдает о происходящем явно не все, что знает.

– Может, если ты что-нибудь на этот счет разузнаешь, то найдешь возможность мне перезвонить? – ненавязчиво предложил он.

– Может быть, – туманно улыбнулся Милтон.

Гэбриел протянул руку и в момент рукопожатия неуловимым движением сунул Милтону под рукав бумажку.

– Мелкая благодарность, – пояснил он. – Тележка. Не подмажешь – не поедешь.

Милтон поблагодарил кивком.

– Увидишь нашу заблудшую овечку – передавай от меня привет.

– Передам, отчего ж не передать. Я знаю, он очень тепло о тебе думает.

– Вот уж да, – скорчил гримасу Милтон. – Как бы не обжечься.

* * *

В тот же вечер и так же через операторов Гэбриел связался с Луисом. В этот раз встреча была короткой – буквально несколько минут на заднем сиденье такси, которое отвозило Гэбриела на Бродвей. Шофер всю дорогу был погружен в нескончаемую и оживленную беседу по телефону, протекавшую почти исключительно на урду. В начале пути Гэбриел развлекался тем, что пытался уловить в разговоре хоть какие-нибудь знакомые слова.

– Мне был звонок, – сообщил Гэбриел. – От одного джентльмена, что работает у Николаса Хойла.

– Хойл? Который миллионер?

– Миллионер, отшельник – называй его как хочешь.

– И что он сказал?

– Мистер Хойл выразил желание с тобой встретиться. Он говорит, что располагает информацией, которая может оказаться тебе полезной и которая имеет отношение к событиям последних дней.

– Встреча на нейтральной территории?

Гэбриел ерзнул на сиденье.

– Нет. Хойл никогда не покидает своего пентхауса. Живет в нем безвылазно. По всем отзывам, человек с большими странностями. Тебе придется отправиться к нему.

– Так дела не делаются, – нахмурился Луис.

– К тебе он обратился через меня, а потому дела именно что делаются. И он должен осознавать все последствия, которые могут наступить в случае несоблюдения им всех необходимых церемоний.

– Кстати, он и мог послать тех двоих разобраться со мной.

– Если б он нацеливался на это, то попросту нанял бы подспорье понадежней и закончил все прямо на том месте. Однако у него нет резона иметь на тебя зуб – во всяком случае, мне о том неизвестно, – если только ты не успел его разозлить в ходе каких-нибудь своих недавних дел. А?