Но этот зверь был другой породы. Он даже не был голоден – почему-то Чонг ясно почувствовал это. Черный зверь не охотился – он просто убивал.

Убивал, потому что был предназначен нести смерть.

Он летел вперед плавно и почти бесшумно, лишь тихий шелест выдавал его, и расстояние между ним и человеком на дороге стремительно сокращалось. Тот еще успел оглянуться (лицо в лицо своей смерти), а вот удивиться времени уже не осталось. И у Чонга тоже не оставалось ни мгновения, вот сейчас – ослепительный свет, будто сразу два ярких солнца в глаза, и удар, и рвущаяся нить меж двух миров…

– Спарша! – в отчаянии закричал он. – Спа-а-ар-ша-а!!!

– Уррр…

Длинное серебристое тело мелькнуло в воздухе прямо перед носом черного зверя. Дикий, нечеловеческий визг резанул уши, зверя развернуло боком, подбросило в воздух, а в следующий миг он уже кувыркался в грохоте и огненном смерче. Он открыл глаза. Была ночь, Пал-Сенг сидел возле входа в келью и смотрел на горы. Над самой высокой вершиной – священной горой Кайлас – светила одинокая яркая звездочка. Матерь Мира. Покровительница тех, кто в пути.

– Я тебя разбудил? – виновато спросил Чонг. Пал-Сенг отрицательно покачал головой:

– Я давно не сплю. Не могу заснуть. Чуть прикрою глаза – и снова лавина. Целая гора снега. И люди. Неподвижные, будто куклы… Мертвые… – Он поежился.

– Все уже позади, – успокаивающе проговорил Чонг.

– Да. Знаешь, по дороге сюда я совсем об этом не думал. А сейчас будто навалилось. Скажи, господин Шаньяз погиб?

Чонг помедлил.

– Он был дорог тебе?

– Не знаю… – Пал-Сенг поплотнее запахнул накидку. – Мне просто его жаль.

– Я помолился за его душу, там, на перевале. Надеюсь, Будда услышал меня.

– Если бы он внял твоим словам, – вздохнул Пал-Сенг. – Ведь ты предупреждал!

– Я виноват, – резко сказал Чонг.

– В чем?

– В гордыне. Кахбун обидел меня, и я ушел, не стал настаивать.

– Прекрати!

– Нет. Я мог догнать его, уговорить не ходить через перевал, подождать сутки или двое. Откуда он знал, что у перевала дурной нрав?

И Чонг вдруг понял, что до конца дней вместе с ним, бок о бок, будет неотступно следовать ощущение вины перед теми людьми. Вины, которой вроде бы и не могло быть: он и так сделал все, что было в его силах. Эти люди не вняли его предостережениям и пошли навстречу собственной гибели. Все живое с первого мига своего существования движется навстречу гибели – обычно эта простая мысль успокаивала Чонга, но не теперь. Чувство вины продолжало грызть изнутри – будто он пренебрег чем-то очень важным. Вспомнилось женское лицо за занавеской в паланкине, блестящие черные глаза и изогнутые в улыбке яркие губы. «Привет тебе, монах. Мы идем через перевал в Лхассу, ко дворцу короля. А ты?» – «Я направляюсь к молельне Ликир». – «Тогда нам по пути!»

«Я даже не попытался узнать, что стало с той женщиной. Погибла ли она под лавиной или спаслась каким-то чудом… По крайней мере, я не нашел ее среди мертвых…»

С начала осени Спарша принялся уходить куда-то – иногда на день-два, иногда на целую неделю. Чонг, заметив это, удивился, но не встревожился. Однако когда вода в озере Тенгри потемнела и покрылась по берегам ледяной коркой, Спарша пропал совсем. Чонг облазал все отроги в окрестностях монастыря, обследовал все склоны близлежащих перевалов и наконец обнаружил следы. Точнее, две следовые дорожки, одна подле другой. Великий Будда, неужели здесь поселился еще один барс?

Чонг пошел вдоль следов и вскоре нашел место, где дорожки пересекались. Снег там был взрыхлен и утоптан, будто два зверя подрались, чего-то не поделив. Обеспокоенный Чонг показал следы Учителю.

Тот посмотрел мельком и улыбнулся:

– А твой воспитанник-то повзрослел…

– О чем вы? – не понял юноша. Таши-Галла указал на потревоженный снег:

– Похоже, у Спарши появилась подружка.

– Вот как? – Чонг обрадовался и огорчился. – Значит, я могу его больше никогда не увидеть?

– Ну почему же, – возразил настоятель. – Я думаю, вы еще встретитесь. Правда, придется подождать немного…

Ждать пришлось долгих два месяца – к тому времени снег окончательно укрыл собой перевалы, а озеро Тенгри застыло, превратившись в искрящееся на солнце ледяное поле. Таши-Галла, однако, медлил, посматривая на небо. И лишь когда ясная погода сменилась ненастьем, он сказал ученику:

– Пойдем со мной.

Чонг как раз чистил от снега ступеньки храма. Решив, что его зовут собирать хворост, он поднял разгоряченное лицо и спросил:

– Мне принести веревки, Учитель?

– Не нужно, – отозвался тот. – Мы только навестим твоего приятеля. Я нарочно ждал непогоды: при ярком солнце он все равно заметил бы нас первым и не подпустил к себе.

– Не подпустил бы? – удивился Чонг. – Меня?

– И тебя в том числе. Если у него появилось потомство… А я склонен думать, что оно появилось.

Они шли почти полдня – сначала едва заметной тропой, потом и вовсе без тропы, свернув к темно-коричневой скальной гряде, местами разрушенной, неровной, занесенной снегом и оттого выглядевшей неприветливо, почти враждебно. Впрочем, горы вообще редко бывают приветливы к человеку.

Чонг карабкался вслед за Учителем, в который раз удивляясь легкости, с которой тот преодолевает подъем – без дороги, по острым камням и снегу, так и норовящему съехать вниз. В воздухе висела белесая сырость, и вскоре одежда Чонга совершенно вымокла, заставив своего обладателя стучать зубами от холода.

– Тихо, – вдруг прошептал Таши-Галла. – Иди сюда, только осторожно…

Чонг подполз к валуну, за которым лежал Учитель, и высунулся наружу.

Перед ним, шагах в двадцати, была расщелина. Если не приглядываться специально, ее почти невозможно было заметить. Наверное, именно поэтому Спарша и привел сюда свою избранницу.

Избранница была чуть поменьше самого Спарши. И немного светлее шерстью. Гордо прищурив глаза, она возлежала на снегу под скалой и наблюдала за целым выводком маленьких пушистых комочков, с громким писком барахтающихся вокруг нее. Чонг насчитал пять таких комочков – каждый со временем обещал превратиться в грозного хищника, которому нет равных в этих горах. Однако сейчас они были беспомощны и почти слепы.

А вскоре показался и сам глава семейства. В зубах он нес тушку убитого зайца. Приблизившись к подруге, Спарша положил зайца на землю и сел, наклонив голову – должно быть, в ожидании похвалы.

Самка встретила его недовольным ворчанием: шляешься, мол, где-то целыми днями, а я должна, как проклятая, за детьми присматривать… Однако тут же сменила гнев на милость, вздохнула почти по-человечески («Ладно уж, хоть что-то принес…»), подхватила добычу и скрылась в расщелине. Барсята, почуяв угощение, гурьбой устремились следом, утопая в снегу.