— станица Кущевская» (АиФ, 2010, № 48) — ставшее новым прецедентным именем обозначение прецедентной ситуации, которая семантически и эмоционально связывается теперь с понятием 'преступность'.

Ниже приводятся метафорические модели, в которых в современных печатных и электронных СМИ реализуется представление о власти. Это:

1) метафоры «обособленности». Их число невелико, но они регулярно используются в текстах СМИ. Это прежде всего каста, клан, — о чиновниках разных уровней, о депутатах, о власти. Например: «Наше чиновничество все еще в значительной степени представляет собой замкнутую и подчас надменную касту1» (Нов. газ., 16.03–22.03.07); «Единая Россия — клан бюрократов» (С. Миронов в ТВ-передаче «Выборы 2012»; «Сбережения массового избирателя на наших глазах превращаются в труху… В этих условиях кланы в Кремле ревниво оценивают свой статус и вес, заключают пакты о ненападении и определяют общих противников» (Незав. газ., 07.11.14) и там же: «питерский клан», «клановые прот ивостояния»;

2) метафоры деструктурирования, разрушения; обычно они говорят о результатах действия власти и о состоянии современного российского общества: недострой, коррозия, девальвация, размывание национального единства; вымывание личностей, нравственных ориентиров; расшатывать; разлагать, добивать и т. п. Например: «Недострой — это судьба нашей страны и нашего народа» (АиФ, 2012, № 42, с. 6); «Серьезной коррозии подвергся авторитет депутатов» (АиФ, 2010, № 48, с.6); «Нашу историческую власть не столько свергали извне, сколько она сама себя «свергала». Просто «выедала» изнутри. После чего ее добивали….» (Моск. нов., 05.12.12);

3) метафоры нивелировки: дистиллированный, диетический: «Все слышнее голоса народа, требующие вернуть городу на Волге его священное имя «Сталинград», отказавшись от дистиллированного псевдонима, что напоминает аккуратную пресную побелку, под которой пламенела огненная икона» (А. Проханов Святой Сталинград. — Завтра, декабрь 2012, № 52); «На фоне прокуренной и отравленной алкоголем страны он [президент В.В. Путин — В. С] выглядит очень уж диетическим. Как на придворных портретах художника Шилова….Авторы фильма совершали ошибку, показывая президента таким довольным, умиротворенным, таким дистиллированным, таким отстраненным от болей России» (В. Костиков. Невесты для Путина. Юбилейное послесловие. — АиФ, 2012, № 42). Негативная оценочность таких метафор направлена на стремление уничтожить все яркое, индивидуальное — и в людях, и в стране. Результат такого уничтожения — мнимое «равенство», а по сути дела пресловутая «уравниловка», торжество усредненности и посредственности;

4) метафоры подделки, имитации, фальши. Они указывают на то, что, не являясь подлинным, выдается за подлинное. В эту модель входят слова из разных денотативных сфер: а) оформительского, ювелирного дела: декоративная власть, декоративные выборы — Эхо Москвы, 03.07.06); позолота: «Позолота сползает и с тех, кого мы считали высшей элитой. Последний пример — Юрий Лужков и его окружение» — АиФ, 2010, № 48; б) архитектуры: «проект Кремля» — Геннадий Зюганов о Михаиле Прохорове и его предвыборной — ТВ-2, февраль 2012; в) естественных наук: клон, клоны: «Новые клоны и новые спойлеры. Упрощенная регистрация партий привела к хаосу» — Незав. газ., НГ Политика, 16.10.12). Сюда же относятся восходящие к разным источникам устойчивые метафорические словосочетания, традиционно обозначающие обман, фальшь: «потемкинские деревни, потемкинские аптеки», «суп из топора», «каша из топора» — АиФ, 2011, № 24; и нек. др.). Интегрирующий семантический признак — 'ненастоящий', 'привлекательный внешне и неинтересный или вообще неприглядный внутри'. Метафоры этой группы создают картину мира, точнее — картину России, — в которой якобы благополучная жизнь российских граждан — миф, а заботы власти о благе народа — видимость, а не реальность. Негативная оценочность этой модели весьма устойчива и обусловлена свойственным русскому сознанию осуждением и отвержением всего того, что есть подделка, показуха, фальшь, особенно когда речь идет о проблемах общественной жизни. Об этом пишет журналист В. Костиков в статье «Суп из топора», используя, помимо метафор, слова прямого значения, входящие в то же семантическое поле: «Имитация политики дискредитирует власть», «подмена реального действия фикцией», «замена политики имитацией», «в течение 70 лет в СССР имитировалось построение коммунизма», «все оказалось имитацией, фальшивкой», «фальшью попахивает и наше бюджетное благополучие» и нек. др. (АиФ, 2011, № 24);

5) метафоры театра, игры: сценарий, режиссура, актеры, декорации, за кулисами, комедия, водевиль и т. п. Метафоры этой модели могут реализовать свойственное ряду скептически настроенных философов представление об отсутствии свободы воли и о предопределенности той роли, которая отведена человеку в жизни (см. статью «Весь мир — театр» в энциклопедии Ю.С. Степанова «Константы: Словарь русской культуры» [Степанов 2004: 951 и далее]). Иная семантика этой модели — в политических текстах массмедиа, в частности в текстах о власти и ее действиях. В них модель по своей семантике примыкает к модели предыдущей группы — обозначает притворство, лживость действий и тех, кто их производит. Одно из значений глагола играть, отмеченное «Большим толковым словарем русского языка» под редакци-

ей С.А. Кузнецова, — «вести себя лицемерно, притворяться» [Большой толковый словарь русского языка: 373]. О.Г. Григорьева подчеркивает, что метафорическая модель «театр» актуализирует значение «ненастоящей» жизни, игры, предназначенной для зрителя» [Григорьева 2004: 99]. Негативная оценочность модели усиливается при переходе метафор «театра» в метафоры «цирка» (прежде всего — клоун, клоунада). Интенсивизация оценочности — результат наслоения дополнительных оттенков смысла: нелепость, несуразность — т. е. качеств, в принципе несовместимых с серьезностью содержания самой политики и тех, кто ей заправляет. Например: «Думская мутация: от клоунов к юридическим эквилибристам» (загол., Незав. газ., 19.11.13); «…вы ничего не знаете о Госдуме. И о том, что правовая эквилибристика вместо клоунады — суть нынешнего этапа российского парламентаризма» (там же);

6) «школьные» метафоры: прогуливать, прогульщик, двоечники, отличники, отстающие, шпаргалка и нек. др. (подробно о них см. ниже, раздел ««ВЫСОКОЕ/НИЗКОЕ»: Пространственные метафоры и пространственные отношения в текстах о власти», сс. 175–176);

7) возрастные метафоры: детская обидчивость, младенческие приметы о М. Горбачеве; Киндер-сюрприз, очередной «знайка» — С. Кириенко; Топ-топ-менеджер о Н. Белых и т. п. [Козина 2007: 15–30]; старцы: думские старцы — М. Прохоров в предвыборной телепрограмме «Дебаты» о Г. Зюганове и В. Жириновском, которые неизменно, начиная с 1993 года, остаются депутатами Государственной думы и руководителями думских фракций (подробно о возрастных метафорах см. ниже, раздел ««ВЫСОКОЕ/НИЗКОЕ»: Пространственные метафоры и пространственные отношения в текстах о власти» сс. 170–185);

8) деперсонифицирующие метафоры (о них см. выше, раздел «Деиндивидуализация и деперсонификация в политическом дискурсе», сс. 95–98);

9) метафоры строгости и ее последствий: закручивать гайки, закручиватёь законы сорвать стоп-кран, ручное управление, чистка, зачистка, дрессировка; послушный, ручной парламент, послушная Дума, карманная Дума и нек. др. (подробнее о метафорах этой модели см. ниже, в разделе ««ВЫСОКОЕ/ НИЗКОЕ»: пространственные метафоры и пространственные отношения в текстах о власти», сс. 180–182);

10) размерно-количественные метафоры. Здесь выделяются две подгруппы:

а) обозначения того, что огромно, или того, чего много (мы назвали их «великаньими» метафорами). Это, например:

— река разливается, море выплеснется из берегов,