Айрин вынула из упаковки еще одну салфетку и снова промокнула ссадину.

– Благодарю, – ответила она, – но у нас уже есть няня.

Когда девушка не двинулась с места, Айрин взяла сумку, порылась там, пока не нашла купюру в пять евро.

– Держите, спасибо за помощь.

Она небрежно сунула сумку себе под ноги и лучезарно улыбнулась им.

На какую-то секунду ей показалось, что девушка не возьмет деньги. Но через несколько мгновений она все же протянула руку.

– Спасибо, – пробормотала она и быстро сунула купюру к себе в карман джинсов. Повернувшись, она взяла мальчика за руку. Когда они отошли шагов на десять, он обернулся и посмотрел на Эмили, но девушка быстро развернула его обратно.

Бывают же на свете оптимисты… Айрин должна была бы оказаться в отчаянном положении, чтобы нанять такую, как она, присматривать за Эмили. Хотя Пилар бесконечно раздражала ее своей непунктуальностью и неумением чисто убирать, намеренно не соблюдая полученные инструкции (Айрин в этом не сомневалась), но приходилось признать, что с ней Эмили была в надежных руках. И потом, Пилар была всегда чистенькая, пусть даже иногда от нее слишком сильно пахло дезодорантом.

Но эта молодая женщина явно сбилась с пути, одежда поношенная, глаза мертвые. Можно представить, с каким акцентом говорила бы Эмили спустя неделю. Айрин не удивилась бы, если бы узнала, что девица – наркоманка. Вид у нее был такой. И мальчишка этот с хитрыми глазами. Он наверняка мог столкнуть Эмили с лестницы.

По сравнению с ними Пилар была практически святой.

– Ладно, – сказала Айрин, убирая упаковку салфеток обратно в сумку. – Пойдем-ка домой, я посажу тебя в ванну.

– Я хочу «Смартис»,[1] – всхлипнула Эмили.

– Ты точно их не получишь, если будешь так просить.

Айрин никогда не притворялась, она честно говорила, что не хочет детей. Мартин знал об этом до того, как они поженились. Она никогда ему не лгала. Вероятно, он предполагал, что она потом передумает, но Айрин знала, что этого не случится. Ну не было у нее материнского инстинкта, и все.

Никто не был виноват в том, что контрацептив не сработал. Ее первой мыслью было сделать аборт, но она не выдержала уговоров Мартина. Он умолял ее, обещал нанять няню на целый день. Айрин его любила, поэтому в конце концов сдалась. Всю беременность ее тошнило, как будто тело подтверждало то, на чем всегда настаивал ее разум: она не была создана для материнства.

Она выдержала двадцать часов родов, шестнадцать из них без эпидуральной анестезии, несмотря на ее мольбы и крики. И малышка, которую ей наконец положили на руки, оказалась точной копией тети, с которой Айрин никогда не ладила. Она посмотрела на свою дочь и не почувствовала ровным счетом ничего, если не считать раздирающей боли между ногами и невыносимого желания уснуть.

Она долгие месяцы просидела на сухом печенье и салате-латуке, прежде чем мышцы ее живота вернулись к прежней форме. Няня, обещанная Мартином, оказалась первой из нескольких нянь, которые присматривали за Эмили. К тому моменту, когда девочке исполнилось три года, их сменилось шестеро. По причинам, недоступным пониманию Айрин, ни одна не оставалась дольше, чем на несколько месяцев. Две няни ушли через несколько недель. Когда няни не было, дома оставался Мартин, Айрин уходила на работу. И это было правильно: он был боссом, мог легко передать свою работу другому, тогда как Айрин сошла бы с ума, оставаясь целый день дома с маленьким ребенком.

Пилар работала у них всего лишь три недели, но уже раздражала Айрин до безумия.

– У меня коленка болит, – всхлипнула Эмили, слезая со скамейки.

– Скоро пройдет, – ответила Айрин, надевая сумку на плечо.

* * *

Майкл редко бывал в парке. Идеально подстриженные лужайки и аккуратные клумбы его не привлекали, он предпочитал природу в ее естественном виде. А вездесущие следы выгула собак, которые их владельцы не потрудились убрать, несмотря на многочисленные таблички с просьбой сделать это, наводили на него глубокую тоску. Еще одно доказательство врожденного эгоизма человеческой породы, хотя Майклу оно и не требовалось.

Но когда он чуть раньше вышел с кладбища, он почувствовал нехарактерное для него нежелание возвращаться в свой пустой молчаливый дом. Поэтому, повинуясь порыву, Майкл свернул в ворота парка и нашел пустую скамейку вдали от детской площадки, чтобы крики детей его не раздражали. Он решил посидеть, насладиться солнечным светом и прогнать мрачные мысли, мучившие его в последнее время.

Легче сказать, чем сделать. Каждая женщина, проходившая мимо с маленьким ребенком – кто бы мог подумать, что их так много в Кэррикбоуне? – напоминала ему о девушке, выбежавшей из его магазина в слезах четыре дня назад. И с тех пор эти двое не выходили у него из головы, сколько бы он ни старался перестать об этом думать. Его мучили сомнения.

Правильно ли он поступил, когда прогнал их? А что, если девушка говорила правду и мальчик на самом деле сын Этана? Вдруг Майкл повернулся спиной к собственному внуку?

О, у него были все оправдания для такого поведения. Она торговала наркотиками, сама в этом призналась. Как Майкл мог поверить хотя бы одному ее слову? Он видел, что наркотики делают с людьми, как они теряют человеческое достоинство, на смену которому приходят нечестность и хитрость. Он поступил так, как считал правильным. Почему он не может на этом успокоиться?

У Майкла пересохло в горле. Ему было слишком жарко, он неправильно оделся для такой совершенно не осенней погоды. Последний день сентября, а все плавятся от жары. Климат точно сошел с ума. Майкл с тоской подумал о стаканчике ледяного пива или хотя бы ледяной воды. Откуда-то слева до него донеслось тявканье. Он нахмурился и повернулся посмотреть, кто это нарушает тишину.

Она сидела через две скамейки от него, красный кожаный поводок щенка был привязан к ее запястью. Женщина ела мороженое в рожке. Майкл даже вспомнить не мог, когда в последний раз ел мороженое. Он видел, как ее губы смыкаются вокруг мягкой белой массы, и представил холодный, сливочный вкус сначала у себя во рту, потом в горле. И это восхитительное ощущение прохлады…

Женщина слизнула капли мороженого с пальцев. Собачка поставила лапы ей на колени и, повизгивая, пыталась забраться на них. Так, понятно, проблемы налицо. Ничего удивительного, что она приходила к нему за советом.

Но женщина как будто не замечала попыток щенка привлечь к себе внимание. Она была полностью поглощена мороженым и явно наслаждалась им. Было что-то странно привлекательное в том, как она полностью отдавалась этому наслаждению. Она ела с жадной целеустремленностью ребенка, забыв обо всем на свете.

По спине Майкла потек пот. Солнце обжигало ему лицо, но его заворожила сцена, за которой он наблюдал. Он не отрывал от нее взгляда. Вот женщина запрокинула голову, чтобы откусить кончик рожка, и Майкл вспомнил, как сам делал так в детстве, высасывая оставшееся мороженое, втягивая его в рот.