– Димочка тогда молодой был.

– А ты его не оправдывай.

Ребенок еще не родился, а Лиля уже страдала от комплекса вины перед Маратиком.

Маратик перестал быть гениальным ребенком, а стал неуправляемым, раздрызганным подростком. Лиля, встречая сына из школы, устраивала обыск – требовала, чтобы он дыхнул. Маратик послушно дышал пивом. Лиля обыскивала куртку – из карманов вываливались сигареты. Маратика вышибли из спецшколы. В обычной он тоже не учился – Лиля таскала в школу учителям конфеты с духами, лишь бы тройку поставили. А потом, как забеременела, плюнула. Делай что хочешь. Маратик и делал что хотел – шлялся до полуночи неизвестно где, хамил Димочке, огрызался на мать.

– Он не виноват, это все гены. Еще вот это. – Лиля показывала на свой живот. – Представляешь, какой для него стресс?

– Это ты виновата, – говорила Екатерина Андреевна подруге, – избаловала его. Теперь расхлебывай.

– Если бы рядом был мужчина, отец, он бы не вырос таким.

Лиля родила дочку. Назвали Машей. Димочка называл дочку Маней. Бабушка – Дина Матвеевна – Мириам. А Лиля – ссыкухой и спиногрызкой. Все повторялось. Но если Маратика не признал Димочка, то Машу не признала собственная мать.

Маша-Мириам оказалась точной копией бабушки – Дины Матвеевны. Те же волосы – черные, мелким бесом, тот же рот. Лилю аж затрясло от ужаса, когда Дина Матвеевна показала ей свои детские фотографии – Маша была точной копией бабушки в детстве. Только нос – курносый – выдавал Лилю.

– Я как будто вообще к ней отношения не имею, – жаловалась Лиля Екатерине Андреевне. – Вся в их породу пошла. Кошмар. Еврейка. Натуральная еврейка.

– Лиля, это ведь ваш с Димой ребенок. Как ты и мечтала. Маша – красивая девочка.

– И упертая. Вся в бабку. Грудь всю высосала. Как прилипнет, не оторвешь.

Лиля потрогала свои обвисшие груди. Грудь была главной ее гордостью. Высокая, крепкая, несмотря на возраст. Маратик вырос на смеси «Малыш» – не взял грудь, ленился сосать. А Машка цеплялась губами, ручками и не могла наесться.

Маша в отличие от своего брата действительно была гениальной. И это тоже раздражало Лилю. Она чувствовала, что дочка очень далека от нее и очень близка бабушке. Да и Димочка не мог на нее нарадоваться. Вставал по ночам, читал книжки.

– Что ты ей читаешь? Она же ничего еще не понимает, – раздражалась Лиля.

– Пусть слушает.

Димочка даже взял у Екатерины Андреевны старый Аллин проигрыватель и пластинки и ставил сказки, на которых выросла Алла, для Маши.

Маратик искренне ненавидел сестру. Смеялся он только тогда, когда ему удавалось напугать Машу. Он совал ей в лицо игрушечную обезьянку и рычал. Маша заходилась плачем, Маратик хохотал.

Лиля считала, что сын страдает от того, что все внимание теперь переключилось на Машу, и потакала всем его просьбам. Совала в карман куртки то рубль, то трешку. Маратик спускал деньги на сигареты и жвачку.

Маша, как только научилась ходить, стала перетаскивать свои игрушки в бабушкину комнату и там возилась. Дина Матвеевна читала ей еврейские сказки, перетирала фруктовое пюре, варила кашки, показывала, как зажигать свечи на меноре. Маша хлопала в ладоши. «Наша девочка получилась, – говорила Дина Матвеевна сыну. – Только бы не испортилась. Или материнское бы не полезло».

Димочка приезжал к Екатерине Андреевне один.

– Не знаю, что делать. Лилька как с цепи сорвалась. На Машку все время орет и подзатыльники отвешивает. Ни за что ни про что. И с матерью моей не разговаривает. Говорит, что свекровь внучку против нее настраивает. Бред какой-то. А Машка к бабке так и льнет. Из ее комнаты не выходит.

– А что Маратик? – спрашивала Екатерина Андреевна.

– Девок водит. На этаж. Гулянки там устраивает – прямо на лестнице. Лилька ходит, всех разгоняет, да без толку.

– Поговори ты с ним…

– Разговаривал. Как об стену горох.

Алла запомнила Машу по одному моменту. Они с Екатериной Андреевной приехали в гости к Димочке – Маше исполнялось пять лет. Лиля устраивала семейный праздник.

– Машка, вытри со стола, – крикнула Лиля дочери и сунула ей в руки кусок капроновой колготки, заменявший тряпку.

Маша послушно поелозила по столу. Брезгливо посмотрела на грязный стол и вдруг спросила Аллу:

– А ты знаешь, что общего между гробом, зеркалом и яблоком?

– Нет, не знаю, – сказала Алла.

Маша вскинула руку, жест Дины Матвеевны, и дала разгадку:

– Это же сказка о мертвой царевне и семи богатырях.

– Машка, хватит трындеть, я тебе что сказала, – прикрикнула на дочь Лиля.

Маша опять стала елозить колготкой по столу.

Димочка позвонил Екатерине Андреевне рано утром.

– Что-то случилось? – спросила Екатерина Андреевна.

– Мама умерла, – сказал Димочка.

– Я сейчас приеду.

– Что случилось? – спросила Алла мать. Она собиралась в институт.

– Дина Матвеевна умерла. Поедешь со мной?

– Хорошо.

Они поймали машину и поехали к Димочке.

Они шли по дорожке к дому. Всего полгода прошло с первого Машиного юбилея. Они тогда тоже по этой дорожке шли. Вдруг Екатерина Андреевна остановилась около мусорного контейнера и схватила Аллу за руку.

– Тебе плохо? – спросила Алла.

Екатерина Андреевна протянула руку и показала в сторону контейнера. В нем, шуруя большой палкой, рылся бомж. Рядом стояла спитая женщина, тоже с палкой, и прикладывала на грязную куртку розовую комбинацию. Как будто прикидывала – ее размер или нет. Бомж подцепил палкой одну туфлю и бросил подруге. Та скинула сапог и влезла в туфлю. Так и стояла – одна нога в драном мужском сапоге, другая – в изящной туфельке на каблуке. Бомжиха опять приложила комбинацию и покрутила задом. Бомж заржал, перекинул ногу и скрылся в мусорке с головой.

– Это вещи Дины Матвеевны, – сказала Екатерина Андреевна и заплакала.

– Мама, ну с чего ты взяла? Может, чужое, не плачь, – уговаривала мать Алла.

– Лилька выбросила. – Екатерина Андреевна уже рыдала. – Как она могла?

– Мама, пойдем, пойдем.

У подъезда их ждал Димочка. Курил, прикуривая одну сигарету от другой.

– Ты это видела? – спросил он, показывая в сторону помойки.

– Это Дины Матвеевны?

Димочка кивнул. Они сели на лавочку перед подъездом. Алла стояла в сторонке.

– Как это случилось? – спросила Екатерина Андреевна.

Маша уже давно перебралась в бабушкину комнату. Рисовала за бабушкиным секретером, спала с ней на большой мягкой кровати.