Колин резко выпрямился. Наверное, все дело в том, что он привык смотреть на нее сверху вниз. Вот и не разглядел ее глаза. Пенелопа тоже встала. Проклятие!

– Колин, – еле слышно повторила она, – могу я попросить тебя об одолжении?

Была ли то мужская интуиция или разновидность безрассудства, но настойчивый внутренний голос говорил ему, что, чего бы она сейчас ни захотела, это безумная идея.

Однако Колин повел себя как последний идиот: губы его раздвинулись, и он услышал, как голос, чертовски похожий на его собственный, произнес:

– Конечно.

Пенелопа подняла к нему лицо, и на мгновение ему показалось, что она собирается поцеловать его, но затем он понял, что она просто подбирает слова.

– Ты не мог бы… – Она запнулась.

Ну конечно. С чего бы ей целоваться с ним?

– Ты не мог бы… поцеловать меня?

Похоже, каждую неделю в городе происходит событие, которое затмевает все остальные. На этой неделе графиня Маклсфилд устраивает в понедельник грандиозный бал. Хотя леди Маклсфилд не частая гостья в Лондоне, она весьма популярна, как и ее муж, и можно ожидать, что в числе приглашенных будет немало завидных женихов, включая мистера Колина Бриджертона (если, конечно, он не свалится от усталости после четырех дней, проведенных в обществе десяти внуков леди Бриджертон), виконта Барвика и мистера Майкла Анстрадер-Уэдерби.

Автор этих строк осмеливается предположить, что после данной публикации число юных незамужних особ, желающих попасть на бал, значительно возрастет.

«Светские новости от леди Уистлдаун», 16 апреля 1824 года

– Что? – спросил Колин, опешив.

Румянец Пенелопы стал гуще, чем представлялось возможным.

– Ничего, – пробормотала она, отвернувшись. – Забудь, что я сказала.

«Отличная идея», – подумал Колин.

Но едва он решил, что его мир может вернуться в привычное русло, как Пенелопа стремительно обернулась. В ее глазах сверкал такой огонь, что Колин поразился.

– Нет, я не желаю ничего забывать! – выкрикнула она. – Всю жизнь я только и делала, что старалась забыть то одно, то другое, и никогда не говорила, чего я действительно хочу.

Колин попытался что-то сказать, но его горло перехватило.

– Это ничего не будет значить, – продолжила она. – Обещаю тебе, что я никогда не напомню тебе об этом, но я могу умереть завтра…

– И что?

Она не сводила с него огромных умоляющих глаз… Колин почувствовал, что его решимость тает.

– Мне двадцать восемь, – печально сказала Пенелопа. – Я старая дева, и меня никогда не целовали.

Колин тщетно открывал рот. Еще несколько минут назад он прекрасно артикулировал слова, но сейчас не мог произнести ни звука.

А Пенелопа продолжала говорить, ее щеки восхитительно пламенели, губы двигались так быстро, что Колин не мог не задаваться вопросом, каково это – почувствовать их на своей коже. На шее, плечах и… в других местах:

– Я останусь старой девой и в двадцать девять, – сказала она, – и в тридцать. Я могу завтра умереть и…

– Едва ли, – выговорил он наконец.

– Но я могу! И это убьет меня, потому что…

– Ты уже будешь мертва, – возразил он, отметив, что его голос звучит как-то странно и придушенно.

– Я не хочу умирать, не узнав, что такое поцелуй, – закончила она.

Колин мог назвать сотню причин, почему целовать Пенелопу Федерингтон – безумная идея, и первая из них заключалась в том, что ему этого очень хотелось.

Он открыл рот в надежде, что сможет произнести разумную речь, но ничего, кроме вздоха, не слетело с его губ.

И тут Пенелопа сделала единственное, что могло поколебать его решимость. Она заглянула ему в глаза и произнесла одно простое слово:

– Пожалуйста.

Колин дрогнул. Было что-то необыкновенно трогательное о том, как она смотрела на него, словно и вправду могла умереть, если он не поцелует ее. Не от разбитого сердца, не от смущения – она нуждалась в нем как в глотке воздуха, чтобы дать пищу душе, чтобы заполнить сердце.

Колин не мог припомнить случая, чтобы кто-нибудь нуждался в нем до такой степени.

Это вызвало в нем отклик такой силы, что ослабели колени. Он смотрел на нее и не узнавал в ней девушку, которую знал много лет. Ее лицо сияло. Она превратилась в сирену, в богиню, и Колин поразился, как вышло, что он не замечал этого раньше.

– Колин! – прошептала она.

Он сделал шаг вперед – один короткий шаг, но этого оказалось достаточно, чтобы, когда он приподнял пальцами ее подбородок, ее губы оказались в нескольких дюймах от его рта.

Их дыхание смешалось, воздух стал плотным и горячим. Пенелопа дрожала – Колин чувствовал эту дрожь пальцами, но не был уверен, что не дрожит сам.

Наверное, он должен что-то сказать, что-то беспечное и ироничное, в свойственной ему манере. Что-то вроде «Твое желание для меня закон» или «Каждая женщина заслуживает хотя бы одного поцелуя». Но, глядя в ее глаза, Колин понял, что нет слов выразить эмоции, которые он испытывал в этот момент.

Смесь опьяняющей страсти, жгучей потребности и чистого восторга.

Вот так в самый обычный полдень, в тихой гостиной на Маунт-стрит Колин Бриджертон поцеловал Пенелопу Федерингтон.

И это было восхитительно.

Вначале он лишь слегка коснулся ее губ – не потому, что старался быть нежным, хотя будь Колин в состоянии думать о таких вещах, то постарался бы учесть, что первый поцелуй должен быть трепетным и благоговейным, как представляется девушкам в мечтах, когда они лежат без сна в своих постелях.

Но, по правде говоря, ни о чем таком Колин не думал. Собственно, он вообще ни о чем не думал. Его поцелуй был трепетным и нежным только потому, что он еще не опомнился от изумления. Он знал Пенелопу целую вечность, но никогда даже не думал о том, чтобы коснуться ее губ. А теперь не выпустил бы ее из объятий, даже если бы его пятки поджаривал адский огонь. Невероятно, что это происходит на самом деле – и что ему дьявольски этого хочется!

Это не был поцелуй, порожденный неодолимой страстью или другими столь же сильными эмоциями. Это было медленное соприкосновение губ, осторожное и испытующее, явившееся откровением не только для Пенелопы, но и для Колина.

Он понял, что ничего не знал о поцелуях. По сравнению с тем, что происходило сейчас, все остальное было не более чем движениями губ и языка в сочетании с ничего не значащими словами.

Было что-то необычайно волнующее в том, что он мог одновременно слышать и ощущать ее дыхание, не считая гулких ударов сердца, заставлявших трепетать ее грудь.