Но сейчас была ночь — ночь ночей, разделяющая себя, однако повертывающаяся к концу. Снаружи не было Солнца, разве что очень далеко снаружи: вокруг изгиба, наподобие оси расстояния, но больше: поскольку кривизна эта двигалась.

Что значило, как он видел, что то Солнце, какое было здесь из солнечных элементов-клеток, накопилось тогда, когда здесь было Солнце. Накопилось как энергия.

С восторгом Хороший Голос сказал: «Солнце бьет в установки; оно не может сбежать. Мы его поймали».

Но было ли это попавшее в ловушку Солнце той же рукой Солнца, обнаруженной Имп Плюсом внутри себя?

Въедливый Голос примешал много других слов, но сказал то, что Имп Плюс сейчас мог лишь видеть: дождь безвоздушного ветра высекал свет сквозь ячейку, содранной с кожи Земли; каждая капля света выбивала частицу из того, что ударял свет, затем каждая крупинка отправлялась к дыре, но ее вынуждали направиться в ожидающий стебель. Он думал, что сам разделен между тем, что видел, и тем, что однажды всего лишь думал. Он видел, как некоторые крупинки соскальзывают в космос, подобно космическим кораблям, чей повторный подход под неверным углом не настолько неверен, чтобы врезаться в атмосферу Земли. Он видел, как свет превращался в движущиеся крупинки. Но тоже превращался в свет.

Да: свет превращался в свет. Происходило не то, что раньше говорил кто-то Въедливый или Хороший, и потому Имп Плюс излучал волны сомнения, что поступали вдоль оси расстояния. Но излучал их из себя, сквозь и для себя. Он видел, что этот свет, подыспользованый или остановленный, превращался просто в движение: но сомневайся или нет, свет, ударявший в панели решетчатых клеток, превращался в свет. Имп Плюс пересек поле того, что считал своим мозгом, желая некоего вида, который, как он видел, был истинным. Не столько сам вид света, как что-то о нем. Но каждый оборот, вдоль которого он склонялся в поисках опоры для того, что он думал, проваливалось во внезапные дыры: он мог преследовать над внутренней кожицей века предел, который, как он знал, там лишь для того, чтобы получить свежую брешь, — или склонялся отвесно в каждую подчиненную пустоту дыры, чтобы обнаружить потом, что ее нет — и нет с такой скоростью света, которую он видел вместо нее, когда думал сетевой решеткой вполне без скорости. Или за скоростью, так что решетка всегда выгибалась от предела. Постоянно сгибалась назад к тому, что он, возможно, считал собой, если только эта глубокая субстанция не была уже им повсюду во всех своих сетках и частицах. Его мысль склонилась за собой, но он увернулся. Не как ускользнула многопальцевая рука Солнца, поскольку то, что она оставляла, она оставила, и эти люмены — падать, течь, проходить, как и положено — по-прежнему оставались на месте. Ускользнуло лишь его движение себя. Потому самый мозг, если он все еще был мозгом, соскользнул по своим трактам грядок — или, если бы он мог зафиксироваться в одной точке, казалось, соскользнул и распределил свои тракты грядок — и лучистые слои измазанного искрами клеевого поля и янтарного склонения от себя и к какой-то цели, какую могло выслать вперед их близящееся присутствие.

Он стоял в одной точке.

И не гнался за тем, почему свет превратился в свет.

Поскольку Имп Плюса осенило, что до опоры рукой подать так, что нигде больше ее не было, а он уже был здесь раньше; или видел эти крупинки или доли, выбитые из клеток каплями света, потому что уже видел, что в его собственных клетках отсутствуют части или частицы, которые, когда бреши, возникшие в результате, нагоняли их, выглядели точно так же, как эти частицы или крупинки, хотя эти были выбиты каплями Солнца, а те другие в нем самом изгонялись излучением, которое, чего Центр не мог понять, было здесь повсюду, и поэтому не было никакой нужды на него охотиться.

Он не мог удержать загорелую женщину. Она исчезала в оглядывающих очках наблюдателя в дюнах, но еще и во всех загорелых территориях Земли со вживленными полями отражателей, преподносящими Солнце. Больше и больше отражателей, вычитающих территорию, так что будущее вмещало меньше и меньше личностей.

Пробавляющихся.

Но поля отражателей с их состязающимися черными телами ловили Солнце настолько медленно, что Хороший Голос вклинился с проектом между этими полями.

Последние «Аполлоны» давно уже покинули пляжи Луны. Куда отправиться?

Залюднить Луну.

Только через мой труп, сказал Хороший Голос.

Въедливый Голос кашлял и кашлял, но ничего подобного не желал.

Солнце — вот что главное, всегда повторял Хороший Голос.

Прекрасной живой коровой с мощным зарядом, сказали Хороший Голос и Въедливый Голос, когда Имп Плюс притянул их слова воедино. Дои его, сказал один. Накорми его, сказал другой; и въедливый смех слился с нездоровым желанием, и Имп Плюс увидел, что нездоровое желание не было против него.

Видел тогда?

Увидел сейчас.

Но если они его не подоят, сказал Хороший Голос, откуда тогда поступит молоко? Из полей? Сияющих песков? Овалов, нарисованных умами на зеленой доске мелом?

Имп Плюс не знал ум. Но сейчас долгой ночью, чья долгота заключала в себе все остальные ночи, проведенные в космосе со Слабым Эхом, он знал ответ Въедливого Голоса: Дайте Солнцу ничтожный шанс.

Залюднить Солнце, сказал Хороший Голос.

Нет, закашлялся Въедливый Голос, просто пусть Солнце нам покажет.

Пусть оно нас поддержит, сказал Хороший Голос. Сделайте азотофиксацию в грядках, осадите на него солнечный ветер, приведите углерод в высокоэнергетическое реактивное состояние.

Пусть Солнце, сказал Въедливый Голос, измыслит систему жизнеобеспечения.

Время людских полетов вышло, сказал Хороший Голос.

Но куда вышло? думал сейчас Имп Плюс, желая увидеть: что он тотчас же и увидел: круг микронасосов, ставших одним прогоном, направляли себя туда, где было сердце, качавшее его ясную жизненную влагу.

Куда вышло? поступил его собственный вопрос — и неудавшийся прогон, вернувшийся в круги и круги крохотных насосов, начало которых он думал найти.

Куда вышло?

Поскольку чем же Имп Плюс был в конечном счете, если не нездоровым телом над нездоровым желанием? Стало быть разделенным, но на что? Разделенным на орбиты.

Он обогнал себя, но боялся, что остановился. И мысль о свете, чтобы догнать которую, он склонился в неизвестные наклонности, теперь свернулась и распростерлась от него прочь во все стороны, вот только он видел, что ею был. Его осенило идеей, что сейчас на одну мысль приходится меньше оборота, но эта идея не изменила то, на что он смотрел.

Что должен был Имп Плюс