Бегич и его помощники кричали, пытались руководить боем, но было поздно. Армия сбилась в кучу. Одни рвались вперед, другие поворачивали назад и сталкивались со своими. Падали, мешая товарищам и создавая полную неразбериху. А русские копья и мечи косили их, сталкивали к реке. Наконец, татары скопом повалили в воду. От тысяч людских и конских тел Вожа клокотала, вышла из берегов. Ордынцев крушили, они тонули… Уже темнело, наползал туман, и Дмитрий Иванович приказал реку не переходить. Опасался ночью растерять свои отряды, а враги на другом берегу опомнятся, перестроятся. Ратники переводили дыхание после трудной мужской работы. Ждали – настанет утро, и сеча возобновится.

Но… утро не наступало. Витязи напряженно стояли в строю, нервничали, а окрестные луга застилало непроглядное марево тумана. Лишь к полудню оно стало редеть. И воздух разорвали торжествующие крики. Татар не было! Русские еще не знали, что в бою пал сам Бегич, а его подчиненные так и не остановились. Как побежали вечером, так и удирали всю ночь без оглядки. Весь берег был забит брошенными шатрами, телегами, юртами. Победа! Это была блестящая, громкая победа!

В татарских обозах нашли немало ценных вещей, нижегородское и рязанское награбленное имущество. Освободителей дождались тысячи пленных, не верящих такому счастью, дождались рабы, спрятавшиеся среди возов от ускакавших хозяев. Среди них попался и человек в облачении священника. Вроде бы, говорил по-нашему, но что-то в нем было чужое, не русское. Он показался подозрительным, его обыскали и нашли в мешке сушеные коренья, травы, отнюдь не безвредного свойства. Незнакомца взяли в оборот. Он раскололся – послан Иваном Вельяминовым, должен был проникнуть к великому князю, извести его отравой и порчей.

Шпион многое рассказал: чем занимается в Орде изменник, какие проекты строит. В частности, Вельяминов считал возможным сделать ставку на Владимира Андреевича Серпуховского. Рассуждал: неужели ему не обидно, что у Дмитрия есть наследники, малолетние сыновья, а он, двоюродный брат, всего лишь удельный князь? Надо пообещать ему престол, а за это он поспособствует убийству государя, подчинит Русь Мамаю, исполнит условия Вельяминова и ордынских купцов…

Когда Владимир узнал о подобных предположениях, его перекорежило от гнева и отвращения. Но потом поостыл, задумался. А что, если?… Посоветовался с Дмитрием Ивановичем, и братья разыграли то, что сейчас назвали бы спецоперацией. В Орду к Вельяминову отправился гонец от Владимира Андреевича. Князь сообщал, что «поп» со смертоносными снадобьями добрался до него, и предложения в целом подходящие. Пускай «владимирский тысяцкий» приедет к нему в Серпухов, лично подтвердит, поддержит ли его Мамай, поможет организовать переворот, найти среди бояр сообщников.

Предателя выманили. Он мерил других по собственной мерке, и попался. Явился готовить заговор, и тут-то его повязали. Государь Дмитрий Иванович многое прощал. Прощал оплошавших слуг, воевод. Прощал князей, выступавших против него. С кем не бывает, бес попутал. Ты простишь – и тебе Господь простит. Но прощать иудин грех было нельзя. Если люди повадятся за тридцать сребреников торговать Отечеством, что от него останется? При стечении всего московского люда бывшему первому боярину снесли голову. Снесли на Кучковом поле. Уж наверное, место выбрали не случайно. Вспомнили про изменника боярина Кучку, казненного Юрием Долгоруким. Вспомнили нехристей Кучковичей, погубивших св. Андрея Боголюбского. Иуду отослали в достойную компанию.

На Руси уважали и почитали Византию – уважали за славное прошлое, за великую миссию возглавлять мировое Православие. Туда ездили паломники, привозили рассказы о святых монастырях Афона. Привозили великолепные иконы, книги. Оттуда пришло учение исихастов Григория Паламы, его высоко оценили русские подвижники. Они и раньше знали практику «умной молитвы», а Палама упорядочил и обосновал идеи «молитвенного делания». Монахи внимательно изучали его труды, чтобы вступить на нелегкую духовную дорогу к нерукотворному Фаворскому Свету.

Но ведь и слепыми русские не были. Можно ли было всерьез почитать императоров, таскающихся с протянутой рукой по чужеземным дворам? Об этом тоже рассказывали купцы, священники и паломники, бывавшие в Константинополе. Возникало двойственное отношение. С одной стороны, некий идеал «Второго Рима», легендарный и величественный. Но ему совершенно не соответствовала земная реальность. Идеал тускнел, сохранялся только по привычке.

Патриархия была недосягаемой церковной инстанцией. На Руси никогда не видали такой высокой фигуры как патриарх. Даже на коротенькое время с визитами не наведывались. Эта высота казалась утвержденной от Самого Господа, от апостолов. Но знали и о том, как жалкие императоры меняли патриархов, знали о нравах патриархии, сами туда взятки возили. От далекого греческого начальства не видели ни окормления, ни поддержки, зато хлопот оно доставляло немало.

Взять хотя бы назначение литовского митрополита Романа. К нему из Константинополя направили уполномоченного, болгарина Киприана. Он был хорошим богословом и проповедником. Считалось, что Киприан поможет Роману обращать литовцев в христианство. Как уж обращал, трудно сказать. Что-то не слишком они тянулись к Православию. Да и кто потянется, если государь язычник, а возле него отираются католики? Но Киприан выполнял и другие обязанности, он был из ближайшего окружения патриарха, информировал его об обстановке в Литве. Умер Роман, Московская митрополия предприняла немалые усилия и отправила грекам немалые суммы, чтобы ему не назначали преемника.

Но в 1374 г. Киприан приехал на Русь в качестве патриаршего посла. Он пожаловал почему-то не в Москву, а в Тверь, остановился у Михаила. Однако св. Алексий гордыней не страдал, сам направился к нему в Тверь. Поговорили, обсудили, что делается в митрополии. Святитель повез гостя в Троице-Сергиев монастырь, познакомил со св. Сергием Радонежским. Завернули в Переславль, там встретились с великим князем. Киприан был настроен вроде бы доброжелательно. Хвалил начинания митрополита и государя, строительство храмов и монастырей, соглашался, что Русская церковь должна быть единой. Разумеется, получил неплохие подарки и убыл обратно в Литву.

Но вскоре обнаружилось, что посол был себе на уме. Болгарин из Греции, загостившийся у литовцев – что ему было до Руси, до замыслов Дмитрия и св. Алексия? Он жил иначе: родина там, где можно устроиться получше. А проекты Ольгерда открывали для этого самую широкую дорогу. Он предложил литовскому государю свои услуги, и тот оценил полезную фигуру. Сошлись душа в душу. Киприан отлично представлял ходы и выходы в патриархии, обладал прекрасным слогом, умел взвесить, какие аргументы будут самыми действенными. Он составил обращение к патриарху от имени Ольгерда «с просьбой поставить в митрополиты» не кого иного, как самого Киприана. Добавил и угрозу от имени Ольгерда «если он не будет поставлен, то они возьмут другого от латинской церкви». А на св. Алексия написал жалобу, «наполненную множеством обвинительных пунктов».

В последующих официальных документах патриаршей канцелярии письмо квалифицировали как «ябеду». Отметили и то, что Киприан «сам был не только составителем, но и подателем ябеды и ходатайства о собственной персоне» [50]. Но он сохранил в Константинополе влиятельные знакомства, а Ольгерд постарался подкрепить прошение убедительными суммами. В 1376 г. Киприан появился в Киеве в качестве митрополита. В Москве возмутились, Дмитрий Иванович не признал его, отписал: «Есть у нас митрополит Алексей, а ты почто ставишься на живого митрополита?»