Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто-то закричал:
– Берегись! У него нож!
Все тут же шарахнулись в сторону и потащили меня за собой.
Толпа расступилась, и Джорис оказался один на пустом пространстве в боевом полуприседе, на вид очень профессиональном. И нож у него в руках на вид был крайне неприятный. Такой тонкий мерцающий штырь вроде осколка стекла.
– Это противодемонский клинок, – процедил Джорис. Да, он впал в боевое безумие. – Мне достаточно только прикоснуться к вам. Кто первый? – Это приглашение он сопроводил выпадом в сторону ближайшего мальчишки.
– Не смей! Джорис, прекрати! – закричал я. – Нельзя! Ты вступаешь в игру!
– Я не обязан следовать Их правилам! – отозвался Джорис. И обвел нас всех таким взглядом, будто мы были Они. Потом все так же в полуприседе снова дернулся в сторону ближайшего мальчишки, и тот от ужаса вжался в стену.
Я вспомнил, что Джорис побывал в Их кольце не далее как вчера. Наверное, сейчас в нем живо пробудились воспоминания. Я стряхнул со своей шеи и плеч руки примерно шестнадцати мальчишек. Джорис занес штырь-клинок. Я бросился вперед и хотел схватить Джориса.
Джорис знал, что это я. Я по его лицу видел, что он не хочет мне навредить. Но в тот самый миг, когда я его схватил, раздался громкий дрожащий голос:
– Стыд и срам! Стыд и срам! Брат идет на брата!
Джорис вздрогнул, я тоже. Клинок дернулся в сторону перепуганного мальчишки. Тут раздалось какое-то шипение, и из левой руки у меня хлынула кровь.
Я схватился за руку, попытался зажать рану и привалился к стене. Все глядели на меня с ужасом, особенно Джорис.
– Достаточно только прикоснуться! – сказал он. – Я тебя убил!
От потрясения можно наговорить всякого такого, чего ни за что не стал бы. Вот и я сказал:
– Вот видишь, что такое смертельная рана для граничного скитальца. Не умру я, дурачина. Правило номер один.
– Прости меня, – еле выговорил Джорис.
– Уповайте на бессмертие! Уповайте на жизнь вечную! – закричал дрожащий голос.
Это был тот старый бродяга, который спал под деревом. И с ним Хелен. Она убрала половину волос, чтобы поглядеть на кровь, текущую у меня по руке. Священный лик был на удивление бледный и огорченный. За спиной у нее я сквозь серую дымку различал, как несколько мальчишек, похватав свою одежду из кучи, на цыпочках крадутся прочь.
– Верно говорят: надежда для души как бы якорь! – прорычал бродяга. – Истинная правда! Надежда твоя привязана к тебе, будто мельничный жернов на шее! А я говорю тебе – оставь ее! Оставь надежду!
Я посмотрел на бродягу – внутри у меня все стало совсем серое и шаткое, – сполз по стене и сел на землю. Отсюда, снизу, вид у старика был просто омерзительный. Множество дряблых морщинистых подбородков, ощетинившихся редкими длинными седыми волосами. Из-под засаленной шляпы свисают грязные белые космы. В слезящихся черных глазах горит огонь безумия, а ниже торчит нос – большой, острый, костистый, как нос «Летучего Голландца». Я сразу понял, что он скиталец. Потому-то Хелен его и подцепила. Но при этом так же ясно было и что он сумасшедший – явно и очевидно буйнопомешанный.
К этому времени почти все мальчики разобрали свою одежду и испарились. Я их понимаю. Когда они увидели нож и кровь и сообразили, что имеют дело с психами, то подумали, что этот проулок, очевидно, из тех мест, о которых как-то быстро забываешь. Более того, не успел старый бродяга сказать еще что-нибудь, как при нас остался только Адам. Похоже, Адам хотел сделать что-нибудь с моей рукой. Она болела. Я отодвинулся:
– Не трогай меня.
– Не шевелись, – сказал Адам. – Такое кровотечение можно остановить. У тебя есть запасной носовой платок?
У меня, конечно, не было.
– Джорис, – сказал я. – Что-нибудь, чтобы остановить кровь.
Бедный Джорис. Лицо у него стало как творог. Он бережно убирал этот свой клинок в ножны, но замер, когда я к нему обратился.
– А, – сказал он. – Кстати, об этом.
И пошарил за пазухой кожаного колета. Я рассмеялся – несмотря ни на что.
– Кто оставит надежду, оставит с нею все зло! – втолковывал нам бродяга, словно лекцию читал. – На смену ей придут любовь и красота, займется заря нового мира!
– Над чем это ты смеешься? – спросил Адам.
– Надо всем, – ответил я.
Я сидел, прислонясь к стене, и хихикал. Хелен опустилась на колени рядом со мной и убрала за уши обе половины волос. Джорис уже успел проделать свой фокус и вытащил аптечку. Похоже, Адаму она очень понравилась. Они с Джорисом разложили ее рядом со мной и приступили к делу. Хелен сидела с другой стороны. Наверное, она считала, что они не обращают на нее внимания, поскольку бродяга без устали проповедовал. Но Адам все слышал. Я это точно знаю: когда кто-то к тебе прикасается, всегда чувствуешь, если он к чему-то прислушивается. Пальцы у него становятся легкие и напряженные, чтобы не мешать слушать.
– Что произошло? – спросила Хелен. – Как такое могло случиться? Я смотрела прямо на тебя, и клинок все это время к тебе даже не приближался!
– Они, – отозвался я. – Очередное правило, которого я раньше не замечал. Джорис должен был задеть того мальчишку у стены. Но не мог – иначе он вступил бы в игру. Мальчик бы погиб. Я думаю, если бы меня рядом не оказалось, Джорису пришлось бы заколоться самому. – И я снова рассмеялся – ради Адама. Они наверняка устроили все так, чтобы Адам ничего не понял. Я надеялся, что он решит, что все мы тут чокнутые, и испарится, как все остальные.
Бродяга бросил проповедовать и сурово нахмурился, глядя на меня.
– Грешно смеяться над истиной, о мой собрат-изгнанник, – сказал он. – Вместе мы сильнее.
– Я не над тобой смеялся, – ответил я.
– Ты еще молод душой и неискушен, – заявил бродяга, – пусть и мнишь себя древним. Послушай меня. Послушай Агасфера, одного из первых, кто заклеймен Каиновой печатью!
Странно он себя назвал. Как будто чихнул.
– Кого-кого послушать? – уточнил я.
– Агасфера! – повторил старый бродяга. – Я тот самый, кого прозвали Вечным Жидом.
Тут Адам доделал то, что делал с моей рукой, и выпрямился. Он уже не скрывал, что внимательно слушает бродягу.
– Впервые слышу, – сказал я.
Мне хотелось, чтобы старик наконец замолчал. Но от этих моих слов он только снова завел свою шарманку. Хуже Джориса. Опять занудил про надежду и якоря – да, про Них он знал, тут никаких сомнений, – а мне только и оставалось, что сидеть и смотреть на его огромный грязный большой палец, который выглядывал из дыры в одном из его больших потрескавшихся старых башмаков, и ждать, когда он замолчит.
– Теперь и я жалею, что привела его, – шепнула Хелен. – Я думала, от него будет польза.