Нилс послушно приблизился на шаг. Легкое дуновение прохладного ветерка, неожиданный жар где-то внутри ноздрей и вдруг – короткое онемение и непривычная расслабленность до дрожи в коленях. Монах начал кое о чем догадываться, но боялся себе поверить. И открыть глаза.

Рядом с ухом прошелестел смешок – настоятель тоже догадался о том, что брат Нилс догадался.

– Спасибо, отец. Так вы… вы, оказывается, настоящий врачеватель? – рискнул подать голос Нилс, по-прежнему жмурясь и стараясь удержать равновесие на слабых ногах.

Память услужливо подкинула факты, на которые он прежде не обращал внимания: подозрительно большое число излечившихся в приюте и привычку настоятеля прикрывать лоб повязкой или низко сидящим головным убором. Вот и разгадка: скорее всего на лбу старика клеймо, которым метят владеющих силой. Насколько помнил Нилс, у мануальных врачевателей это ладонь, у провидцев глаз, у бойцов меч, у доноров капля, у словесников буква «ар», у природников ягода, а у травников конопляный лист. С тех пор, как количество магов сократилось до угрожающе ничтожного, правительство Орасса и Каперии начало настоящую охоту за владеющими силой. Бывали случаи, когда даже трехлетним детям прижигали лоб тавром и ставили на государственный учет.

На этом озарение не остановилось. Нилс с ужасом вспомнил рассказы завсегдатаев пивнушки о том, что, лишенные возможности уехать за рубеж, владеющие силой отомстили родным пенатам, причем очень хитро. Они стали сбиваться в «семьи» – восьмерки из дополняющих друг друга членов – и постепенно подмяли под себя не только мелкие бандитские группы, но и серьезные государственные структуры.

Последней в памяти застывшего Нилса всплыла сплетня, которая заставила его вздрогнуть всем телом и перестать дышать, как от контрольного выстрела из арбалета в висок. Ведра! Даже последний скотник в их деревне знал, как именно расправляются мафиозные семьи с нежелательными свидетелями. По ведру бетона на каждую ногу – и в ближайший водоем.

– Кое-какие способности имеются.– Голос настоятеля над ухом звучал с легкой иронией.– Сам видишь. Точнее, не видишь, но наверняка чувствуешь. Уже не больно, правда? И насморк заодно прошел. Держи платок, утри кровь. Да-а, плохи дела, Нилс. Михаил-то у нас, оказывается, владеющий силой, словесник. А мы, дураки, и не знали. Непростительный прокол.

– Неужели такое возможно? – дерзнул открыть глаза монах. К его облегчению, настоятель выглядел вполне обыденно: над его головой не светился огненный шар, а руки выглядели нормальными руками, ни когтей, ни лучей из пальцев.– А тавро? Его лоб чист, я сам видел!

Настоятель посмотрел на монаха как на наивного младенца.

– И что? Владеющих силой клеймят только на территории Орасса и Каперии, чтобы не удрали за границу, в других вотчинах до подобной хитрости пока не дошли. Михаил, как и большинство приютских, человек пришлый. Да ладно клеймо– ума не приложу, как его силу не унюхал брат Хаспер!

Нилс припомнил неприметного щуплого коллегу с вечно сальными волосами, приклеенными ко лбу, отлынивающего от работы на приютском винограднике и постоянно потирающего платком длинный искривленный нос. Его слезящиеся глазки типичного ябеды смотрели на всех так пристально, что казалось: он все про тебя знает. Теперь понятно отчего – действительно знал. Заодно ясно, почему настоятель так сокрушался об его отсутствии. Вот это совсем плохая новость. Если с настоятелем Нилс был в добрых отношениях, то Хаспера терпеть не мог. Буквально вчера они поцапались из-за какой-то мелочи, и Нилс в горячке пообещал «оторвать доходяге его крючок и прибить в уличном нужнике вместо щеколды». Смелое заявление.

– Хаспер нюхач? – обреченно спросил он.

– Слабенький,– вздохнул настоятель.– По-хорошему способен работать в полноздри, не более. Удостоился клейма в возрасте двадцати с гаком – поздно для нюхача. Но как постановщик диагноза вполне пригоден. О! Слышишь? Никак наша повозка?

Окончательно добитый новостями, Нилс забрался на лавку и выглянул в узкое окошко, прорезанное почти под потолком. Действительно, у ворот тормозило приютское средство передвижения, узнаваемое не только по своеобразному внешнему виду, но и по звуку. Каждое колесо колымаги скрипело на особый лад, вместе же они составляли вполне приличный квартет, на малой скорости исполняющий нечто вроде похоронного поминания, а на большой – развеселую полечку-каперочку.

– Брат Хаспер прибыл,– угрюмо доложил Нилс.– Поклажи нет, значит, все распродал.

– Зови его! – обрадовался настоятель.– Прямо от ворот веди сюда! О нашем деле при стороже ни слова – просто скажешь Хасперу, что я приказал. Ситуация усложнилась, но я все же надеюсь, что с поисками Михаила приют справится своими силами, без привлечения помощи со стороны.

Вызванный Нилсом брат Хаспер послушно явился в келью Михаила. Зыркнув на настоятеля и прочтя в его глазах разрешение не таиться от Нилса, он внимательно осмотрел одеревеневшую стену и опустил голову, признавая свой недогляд.

– Чего уж теперь,– вздохнул старик.– Ищи. Лучше поздно, чем никогда.

– А ну, подай ту веревку,– неприветливо велел Хаспер Нилсу.

Протянув брату обрывок шнура, которым был подвязан подрясник Михаила, сушившийся в углу, Нилс еле успел отдернуть руку – костлявые пальцы вцепились в пеньковое плетение с такой поспешностью, что оцарапали ему кожу. Обнюхав веревку, Хаспер коротко, разочарованно взвыл и содрал подрясник целиком. Погрузившись в еще влажную ткань лицом, он замер. До слуха Нилса донеслись слабые свистящие шмыганья, как у принюхивающегося пса.

Видно, одежда Михаила пахла как-то особенно. Упав на колени, Хаспер задрал рясу, опустил нос и пополз по полу, не переставая втягивать воздух. Упершись в ноги сжавшегося в комок Нилса, обогнул его словно неодушевленный пень и уже у двери встал, отряхивая одежду, как ни в чем не бывало.

– Михаил жив,– уверенно заявил он.– И не ушел чересчур далеко, его следы еще сохраняют связь со ступнями, но запах уже слабеет; он выходит из припадочного состояния, возвращаясь к примитивной человеческой сущности. Простите, что не разнюхал в нем владеющего силой ранее. Заболевание Михаила столь редкого свойства, что способности словесника просыпаются лишь эпизодически, в моменты потрясений.

– Ты все это узнал по запаху? – не удержался Нилс, впервые ставший свидетелем работы нюхача.

– А как же иначе? – сверкнул глазами Хаспер, оскаливаясь и явно радуясь возможности похвастаться не таясь.– Слышал выражение «деньги не пахнут»? Врут, брат мой! Пахнут, да еще как! И страх пахнет, и любовь, и ложь, и предательство! А пуще всего пахнет магия. Даже трехдневный след источает сладковатую горечь, оседая во рту на нёбе… Знаешь, почему от полыняка шарахаются волки? Силы боятся. Поэтому же полыняк обожают ослабевшие до полной пустоты владеющие силой. Своим запахом он напоминает им об утерянном могуществе. Стимулятор.

– М-да,– вздохнул настоятель.– Выходит, не будь Михаил душевнобольным, мы бы распознали в нем коллегу сразу, а так… Иди к себе, Нилс. Поспи перед завтрашними поисками. Столкнешься в городе с Михаилом, все бросай и тащи недоумка в приют, как бы он ни сопротивлялся.