Уединенную бухту, где сейчас стоял «Атлантис», со всех сторон обступали отвесные скалы высотой 100 метров; вход в бухту в ширину едва достигал 180 метров. На западной стороне бухты со скал низвергался водопад. Со стороны моря корабль был почти закрыт холмами Ямайского полуострова. Мы немедленно занялись ремонтом машин и корпуса судна.

Пока корабль все еще крепко сидел на рифе, я сошел на берег с Мором и Фехлером, чтобы выяснить, как нам пополнить запасы воды. Когда (и если) мы обнаружим запасы воды, нам придется решать проблему доставки ее на борт судна. Речь шла не о нескольких ведрах воды, но о тысяче тонн. Когда мы шли через устье залива Газел-Бэй, нас переполняла радость от того, что мы нашли не просто воду – настоящий водопад, удобно низвергавшийся с высоких скал. Сразу бросалось в глаза одно неожиданное препятствие – по причине мелководья «Атлантис» не смог бы подойти к водопаду ближе чем на 1000 метров. Если бы только у нас на борту было достаточно гибкого шланга, чтобы перебросить через эту тысячеметровую брешь. Но тогда мы еще были не в состоянии это осознать. Поскольку уровень падающей воды находился гораздо выше палубы корабля, мы рассчитывали использовать водопад в качестве своего рода водонапорной башни и закачать воду под ее собственным давлением. Все это выглядело достаточно просто, и наши матросы были полны энтузиазма, поскольку ничто так не любят моряки, как решать технические головоломки – чем сложней, тем лучше. Фехлер, к примеру, обычно с удивительной энергией бросался на подобные задачи, как правило принимаясь за свои расчеты, и, будучи офицером-подрывником, основывался на предположении, что непременно придется что-нибудь взрывать.

Что касается этого водопада, я строго запретил что-либо подобное и подчеркнул, что к этому делу следует подойти более осторожно. Тогда Фехлер и Кильхорн разработали способ, как поместить в водопад бочку, чтобы поймать поток, который побежит через отверстие в бочку, а оттуда по шлангам на корабль. Мы рассматривали этот проект с некоторыми опасениями, но Фехлер с привычным усердием засел за работу, чтобы претворить этот план в жизнь. Отыскав подходящую бочку, он проделал в ней отверстие, прикрепил к ней оттяжки и перевез на берег. По скользкой вулканической породе бочку на руках перетащили к водопаду, а другая команда рядовых следовала сзади со шлангами. Корабль стоял в 300 метрах от берега, а водопад был удален от побережья на 700 метров. Наши люди карабкались вверх с тяжелой бочкой до тех пор, пока не оказались точно рядом с водопадом, ширина которого составляла около 8 метров, и вода узким потоком сбегала в залив. Это было геркулесовой работой закрепить бочку в нужном месте, поскольку водный поток был исключительно мощным, но по истечении трех часов мы справились с этой задачей и наконец смогли опустить бочку точно в то место водопада, где планировал Фехлер. Фехлер отправился пострелять уток. Это было его любимое развлечение.

Роланд со своей свитой, которые были единственными заинтересованными зрителями этих операций, слегка посторонились, когда мы начали тянуть по берегу шланги. Доктор Шпрунг и Мор направились к ним. Внезапно доктор вскочил на спину Роланду. Огромный морской слон что-то сердито проворчал и зашлепал ластами по направлению к воде; он был слишком толст и неповоротлив, чтобы избавиться от наездника. Поэтому доктор Шпрунг таким способом проделал весь путь к морю, в то время как Мор снимал все это на пленку. Свита Роланда в молчаливом изумлении наблюдала за этим замечательным зрелищем, но вдруг все его приближенные обратились в бегство при появлении моего скотчтерьера Ферри. Песик был вне себя от восторга, ощутив лапами твердую землю после столь долгого пребывания в море. Правда, на этом острове не было деревьев, но зато имелось множество предметов, которые вполне могли заменить деревья, – деревянные столбы и покрытые мхом скалы. Он чрезвычайно обрадовался, увидев доктора, которого считал своим подопечным, восседающим на доисторической «лошади». С громким лаем Ферри помчался к ним, но потом передумал и бросился к какому-то булыжнику, заподозрив его в попытке пошевелиться. Внезапно пес начал визжать так, что сердце разрывалось; мы подбежали к Ферри и увидели, что он попал в очень неприятную ситуацию. Пес вертелся волчком и с яростным лаем бросался на больших чаек, которые пикировали, словно бомбардировщики Штука, на это непонятное для них существо, вытягивая при этом свои острые клювы и пытаясь схватить его. Мы отогнали чаек и взяли перепуганного Ферри под защиту.

С наступлением сумерек первые 200 метров шланга были проложены от водопада в направлении берега. На следующее утро спозаранку мы опять взялись за работу, и к полудню шланг дополз до залива; к вечеру еще один отрезок шланга, поддерживаемый при помощи спасательных поясов, был перекинут через 300 метров водной поверхности, и теперь трубопровод протянулся от водопада до самого корабля. Мы исчерпали свои запасы топливного шланга и пожарных рукавов, и в некоторых местах обрезки трубопровода пришлось смастерить из парусины. В полночь результат наших двухдневных усилий оказался под угрозой из-за сильного шквала, который обрушился на «Атлантис». При этом были оборваны швартовые канаты, закрепленные на берегу и удерживавшие корму судна в устойчивом положении, что привело к рассоединению наших шлангов. Но к счастью, шквал прошел так же быстро, как и налетел, и мы смогли устранить повреждения.

На следующее утро Фехлер был у водопада со своими людьми. Настал момент, когда нам предстояло узнать, не оказались ли напрасными наше плавание к острову Кергелен и все наши труды. В напряжении я стоял на юте у конца трубопровода в ожидании той минуты, когда вода начнет поступать на борт. Фехлер и его люди висели – почти в буквальном смысле этого слова – внутри водопада. Я со своей стороны по-прежнему был убежден, что поток воды унесет бочку, а вместе с ней и Фехлера. Бочку подвесили в водопаде – это было чудо, – она осталась на месте. Мы даже не могли на это надеяться, поскольку давление воды было почти таким же сильным, как на пункте водоснабжения у моста Блюхера в Киле. В течение двух дней вода лилась в цистерны «Атлантиса», и весь план увенчался поразительным успехом. Мой старший боцман Руссофф, которого на всем флоте звали Франц, печально наблюдал, как его любимые пивные бочки наполнялись ледниковой водой вместо пива.

Несколько дней я с беспокойством следил за тем, как медленно идет дело с ремонтом корпуса судна. Мы до сих пор не были совершенно уверены в характере и размере повреждений и не совсем ясно представляли себе, как можно остановить течь. Подводная кислородно-ацетиленовая горелка постоянно гасла, а единственный матрос, который знал, как с ней обращаться, был отправлен домой на борту «Тираны». Поэтому у нас не было иного выхода, кроме как по очереди рассверливать каждый поврежденный лист обшивки, обвязывать его канатами и с трудом поднимать на борт с помощью брашпиля. Одновременно мы должны были откачивать воду из форпика и цистерны номер 1 и заделывать пробоины цементом под давлением; чтобы выполнить эту работу, четверым матросам, стиснутым в узком отсеке под высоким давлением, потребовалось двенадцать часов. Первые результаты были удовлетворительными, и казалось, что корабль водонепроницаем, но позднее обнаружились признаки течи в другом месте. Устав получать неполные донесения, мой главный механик решил сам спуститься под воду и лично осмотреть корпус, хотя он не проходил подготовку водолаза. То, что он мне рассказал, подтвердило мои опасения – на водолазов нельзя было положиться, и их донесения были противоречивы. Я тоже решил спуститься на воду, чтобы самому во всем убедиться. После краткого инструктажа, полученного от старшего команды водолазов, я перевалился через борт и обнаружил, что основная течь находится в том месте, где вдавило внутрь шпангоуты двойного дна. Повреждение оказалось серьезным, но, слава богу, его можно было устранить.