Она кинулась на другой конец площади и на бегу взглянула наверх. Там она увидела нечто ужасное – с галереи храма прямо на неё надвигались четыре гигантских бронзовых коня, брызжущих пеной и бивших передними копытами.

Четыре коня уже были здесь.

Больше страшась их, чем толпы, она побежала быстрее. Тёмные улицы и проходы, которых она боялась, стали теперь её друзьями, помогая ей скрыться от толпы. Двое стражников, гремя тяжелыми доспехами, которые выдавали их, начали отставать. Не разбирая дороги, Фейра бежала сквозь ночь, пересекая десятки, сотни мостов. Несколько раз она слышала звон доспехов то ближе, то дальше, обманутая звуком, отраженным в воде, и коварными шепчущими камнями. Однажды, на пустынном канале жертва и преследователи оказались на соседних мостах и на одно жуткое мгновенье встретились взглядом. Теперь она потеряла преимущество, потому что они знали, как до неё добраться, а она не знала, как сбежать от них.

Держась за кровоточащий бок, она побежала наугад и снова оказалась в тупике: водная преграда оказалась слишком глубокой, чтобы пройти вброд, и слишком широкой, чтобы её перепрыгнуть. Она развернулась в отчаянии и юркнула на темную маленькую площадь, и здесь злобный город, наконец, взял над ней верх. С площади был только один выход – туда, откуда она пришла. Сзади уже приближался звон доспехов.

Фейра больше не могла бежать. Обессилевшая, она рухнула на мостовую и ждала, когда стражники догонят её. Она зажмурила глаза, задыхаясь после быстрого бега, теплый мокрый обрывок вуали прилипал к губам и надувался с каждым вздохом. Она стала молиться, уверенная, что это конец.

Открыв глаза, она заметила знакомое мерцание позолоты на другом конце площади. Перевернутая «V» блестела над дверью – такие знакомые и дорогие её сердцу очертания. Фейра поднялась и пересекла площадь, всматриваясь в обволакивающий туман. Она остановилась на пороге перед двойными дубовыми дверями. Она не ошиблась. Над дверью, выгравированный в камне и покрытый позолотой, висел циркуль.

Дом с золотым циркулем над дверью.

Вдруг до неё донеслись крики её преследователей и звон их оружия. Она отчаянно забарабанила в дверь, колдовская сила этих улиц не давала понять, где они – далеко отсюда или совсем близко. Дверь открылась, за ней стоял человек с седеющими волосами, которые торчали в разные стороны непослушными прядями. Его тонкие губы раскрылись в удивлении, а в испачканной чернилами руке болтались новомодные очки.

– Человек по имени Суббота, – выдохнула Фейра. – Мне нужен человек по имени Суббота.

– Это я, – ответил он, – но мне нечего дать тебе.

Он хотел было захлопнуть дверь, но она вставила в проем ногу в оставшейся жёлтой туфельке.

– Пожалуйста, – взмолилась она, срывая с пальца кольцо с конями и стараясь найти нужные слова. – Ради этого кольца. Именем Сесилии Баффо, вашего друга.

Невыносимое давление на ногу ослабло. Человек с любопытством взглянул на кольцо, затем на неё, затем осмотрел улицу за её спиной – направо и налево, быстрыми, словно птичьими движениями. Наконец, схватив её за руку, он втащил девушку внутрь.

Фейра ничего не различала в тусклом свете свечи и только услышала глухой удар закрывшихся за ней дубовых дверей.

Она была в безопасности.

«Сесилия Баффо, – произнес человек по имени Суббота. – Вы должны извинить меня. Вот уже много лет, как я не слышал этого имени».

Фейра перестала есть и взглянула на него. Глаза его, казавшиеся неестественно большими в очках, устремились вдаль. Он обернулся к ней, и стеклянные круги его очков в свете свечи превратились в плоские золотистые монеты, скрывая глаза. Но его тонкие губы улыбнулись: «Вкусно?».

Она кивнула, поскольку не могла говорить с набитым ртом. Он принёс ей тарелку с едой, которую «украл на кухне». Ломоть хлеба, кусок сыра и вяленую рыбу она проглотила мгновенно, хотя знала, что после длительного голодания надо есть медленно, хорошенько прожевывая пищу. Но ей было все равно. Она выросла во дворце, и всё же этот ужин был самым вкусным, какой она когда-либо пробовала.

Они находились в небольшой невзрачной спальне с низенькой кроватью, стулом и распятием на стене. На кресте маленький Пророк, которого она уже видела, висел в причудливой позе и умирал с терновым венцом на голове. Фейра намеренно села на кровати спиной к Пророку, но она так устала, так проголодалась, так замёрзла, что ей не страшен был и сам дьявол.

Наевшись и согревшись, она принялась рассматривать этого необычного человека. На нём были камзол и рубашка, штаны до колен, чулки и мягкие кожаные туфли. Его взъерошенные волосы торчали во все стороны, а впалые щеки были покрыты пепельной щетиной. На длинных чувственных руках, испачканных чернилами, с шелушащейся сухой кожей были видны красные пятна, которые он нервно расчесывал. Он то надевал, то снимал свои очки, садился и снова вставал, словно не мог успокоиться. Когда он говорил, слова так и сыпались у него с языка – словно щебет, взволнованный и возбужденный; манера разговаривать и суетливость придавали ему сходство с птицей.

– Я знал Сесилию Баффо, – сказал он. – Давным-давно, в пору её молодости я был её учителем рисования. Я служил герцогу Николо Веньеру на острове Джудекка. – Он прекратил шагать по комнате. – Вы слышали об этом месте?

– Джудекка. Слышала, – тихо ответила Фейра.

– Герцог Николо хотел обучить свою единственную дочь всем искусствам, приличествующим молодым дамам, чтобы в своё время она удачно вышла замуж, оправдав все его надежды. Я был тогда молодым чертежником, одаренным не по годам. Мы были ровесниками. Я был очарован ею, но и помыслить не смел, что она заинтересуется таким, как я, но она все же обратила на меня внимание.

Фейра взглянула на него по-новому. Она представила, каким он был, когда взъерошенные седые волосы были черными, а лицо подтянутым и гладко выбритым. Он действительно мог быть красивым.

– Она как раз вступала в наследство. – Он вскинул голову. – Я имею в виду не её богатство, а красоту. Никогда не видел столь прекрасного создания; таких золотистых волос и голубых глаз, а талия – тоненькая, как у борзой.

Он суетился возле небольшого окна, мысленно перенесясь в другое место и в другое время, где тысячи звёзд мерцали в густом тумане.

– Я родился в субботу, а в Венеции считается, что рождённых в этот день благословил Господь, поэтому ребенка называют в честь этого дня. Мой отец родился в тот же день и получил то же имя, так что я был дважды благословлен именем Сабато Сабатини. Всю свою жизнь я ждал, когда же проявится столь невиданная удача – мы не были особенно богаты или знамениты. Но, помню, в минуты, проведенные с Сесилией, мне казалось, что мое имя все-таки принесло мне счастье. – Он повернулся к Фейре. – Я оказался безоружен перед её красотой; и однажды, в классе, нас застали врасплох в объятиях друг друга.