Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока Татьяна обходит нас и раздает стаканы, я замечаю, что Свен смотрит на Бу слегка растерянно.
— И поэтому мы здесь, на этом корабле?
— Jo, jo, Свен.
— А зачем мы едем в Россию?
— Чтобы попытаться снова сделать вселенную человечной, — бодро объясняет Альма.
— Итак, ваша цель — вернуть эру Разума, и вы думаете, что нашли подходящих помощников? — иронизирует Версо.
— Jo, jo.
— Но я всего лишь рабочий, — говорит Свен. — Я делаю столы.
— Столы — дело непростое, — отвечает ему Бу. — Дидро придавал вашему ремеслу огромное значение. Он верил в столы.
— Я работаю руками, — продолжает Свен.
— А я горлом, — сообщает Биргитта.
— Значит, мы должны собрать воедино все познания человечества? — спрашивает Мандерс. — За сколько дней?
— За шесть, — отвечает Альма. — Три дня туда, три дня обратно. Вспомните: Бог создал вселенную за семь дней.
— Но перед этим он, наверное, все хорошенько продумал, — парирует Ларс Пирсон.
— А как же мы это сделаем? — вопрошает Свен.
— Мы будем общаться, обмениваться профессиональными навыками и умениями, делиться философскими взглядами, как энциклопедисты, — заявляет Бо. — И каждый сделает доклад.
— Доклад! — возмущается шведский соловей.
— А затем из докладов мы составим книгу, правительство ее напечатает и выдаст нам фант под это дело, — объясняет Альма.
— Звучит заманчиво! — ерничает Версо. — Правительственный фант!
— А я полагал, что мы посетим Эрмитаж и осмотрим библиотеку Вольтера, — говорит Андерс Мандерс.
— А я-то думала, что мы сходим в Мариинскую оперу, — вздыхает Биргитта Линдхорст.
— А я надеялась, что мы посетим колхозы и встретимся с рабочими, — с упреком произносит Агнес Фалькман.
— А мне говорили, что наше путешествие связано с мебелью и в Россию мы едем, чтобы на столы поглядеть, — говорит Свен Сонненберг.
— Все в свое время, — обнадеживает нас Бу. — Но сперва мы должны написать статьи. Для этого мы и собрались сегодня в этом очень милом конференц-зале.
Ларс Пирсон окидывает меня взглядом — любопытным и провокационным.
— Статьи умеют писать только зануды-профессора. Не правда ли, профессор?
— Moi? — переспрашиваю я.
— Ага. Я знаю, что иногда вы бываете занудой-профессором, а иногда пишете романы и пьесы. А что вам самому больше нравится: писать статьи или сочинять истории?
— Сказать по правде, я предпочитаю сочинять.
— Вот уж не пойму почему, — хмыкает Агнес. — От статей хоть какая-то польза, а сочинительство — одна сплошная ложь.
— Но оно помогает нам найти дорогу к правде.
— Мне это нравится, — объявляет Биргитта. — Почему бы нам и в самом деле не попробовать?
— Сочинять небылицы?
— Nej, nej, Свен. Рассказывать друг другу истории, — поясняет шведский соловей.
— Nej, nej, nej, Биргитта. Давайте лучше займемся чем-нибудь полезным, — возражает Агнес. — Дидро как-то сказал: «Кто хочет научиться печь, должен сперва испачкать руки в тесте».
— В тесте?
— Но он же как-то раз заметил: «Мы представляем вещи в виде фактов, чтобы показать, что эти вещи нам знакомы. Но мы также представляем их в виде вымысла, чтобы показать, каким образом мы их обнаружили».
— Неужели Дидро это сказал? — удивляется Альма.
— Да, — заверяю я.
— Где именно?
— Не помню.
— В общем, я уверена, что большинство за доклады и против небылиц, — утверждает Агнес. — Я полагаю, у нас есть консенсус.
— Не уверен, что вы правы, — говорит Лapc Пирсон.
— Конечно, у нас есть консенсус, — авторитетно заявляет Альма.
— Его нет, потому что некоторые за доклады, а другие предпочитают истории.
— В таком случае давайте проголосуем, — предлагает Агнес.
— Nej, nej, в этом нет необходимости, — возражает Альма, — Я уверена, что у нас есть консенсус. У нас есть консенсус?
— Jo, jo, — подтверждает Агнес.
— Nej, nej, — отрицает Ларс Пирсон.
— А посему, — раздраженно подытоживает Бу, — придется провести собрание, дабы выяснить, как нам прийти к консенсусу.
При этих словах Жак-Поль Версо оборачивается ко мне и тихонько шепчет:
— Круто! Но не многовато ли шведской демократии для одного вечера? А что вы скажете, например, насчет «Джим-Бима» в баре «Московия»? Консенсус?
— Jo, jo, — отвечаю я.
Просто удивительно, как быстро меняется корабельная жизнь и как много разных мирков заключает в себе одно судно. Наверху осталась благовоспитанная группка шведских пилигримов, ведущих дискуссии о Разуме и либеральной демократии. Двумя палубами ниже, в баре «Московия», человеческие умы уже заняты совершенно иными проблемами. «Владимир Ильич» продолжает свой путь; триумфально шумят машины, и, как будто изголодавшись по родине, корабль несется вперед, через архипелаг, в пустынную Балтику — домой, домой. Галдеж на борту все сильней: возвращающиеся домой русские оккупировали бар. Из громкоговорителей несется веселое бренчание балалайки; кочуют, пробираясь через толпу, бутылки и стаканы. Болтовня, крики, песни, смех доносятся ото всех столиков. Перемещается туда-сюда, передается из рук в руки невесть откуда взявшееся разнообразное движимое имущество — куклы Барби, западные компакт-диски, портативные органайзеры, мобильные телефоны, окорока, головки сыра, шелковые галстуки, старые носки, странные свертки из коричневой бумаги, мрачные черные пластиковые мешки, паспорта, документы с печатями и, насколько я понимаю, списки мертвых душ.
Чтобы эта славянская эйфория ни на минуту не сбавляла оборотов, длинношеие официантки в русских кружевах носятся между стойкой и столиками с живительными порциями шампанского и водки. Нерусские пассажиры удивленно наблюдают за этой картиной. В дальнем углу сгрудились японские туристы со своими непременными рюкзачками; они созерцают окружающее сквозь стекла очков с буддийским спокойствием, подкрепляемым скотчем «Сантори» со льдом. Огромные германские бизнесмены — воплощение ганзейского духа! — обмениваются волнующими сказаниями о массаже и сауне, посасывая при этом животворный коньяк. Шведские бизнесмены обсуждают реформу соцобеспечения и пьют из рюмочек украинский сотерн. Не снимая кепок, надетых все тем же нелепым способом, то есть задом наперед, американские рюкзачники перелистывают страницы «Краткого путеводителя по Новой Земле», вскрывая все новые и новые банки «Будвайзера» и в лепешку сминая пустые жестянки в своих боксерских лапищах. Что касается американских вдовцов, то они выглядят жизнерадостнее, чем когда бы то ни было, и бесстыдно заигрывают с высокими русскими официантками.