– Пусть видит весь свет! – с пафосом воскликнул король. – Такой любви, как моя, нечего стыдиться, ее может видеть весь свет! Дорогая моя! Я хотел успокоить тебя! Поверь, я не питаю никаких себялюбивых намерений, не ищу сейчас ничего от твоей любви! Я хотел только услышать из твоих дорогих уст то признание, которое мне пришлось услыхать вчера, хотел лишь убедиться, что не ошибся и что ты действительно любишь меня! В такой любви нет ничего преступного, в ней нет греха! Будущее покажет, что мы можем ждать от нашей любви, а пока…

– Государь… – тихо перебила его девушка.

– Скажи «Луи»! – с мольбой произнес король.

– Луи! – послушно повторила девушка, и это имя получило неизъяснимое очарование в ее робких устах. – Я не могу и в будущем обещать вам…

– Скажи «тебе»! – снова перебил ее Людовик.

– Не могу обещать… тебе… и в будущем иную любовь, кроме братской, иных отношений, кроме чистых и безгрешных! А сейчас умоляю отпустить меня, сегодня я дежурная при ее высочестве.

Луиза вдруг вспомнила, что было связано для короля с Генриеттой, и в порыве глухого отчаянья закрыла лицо руками.

– Об этом не думай, с этим будет кончено навсегда! – тихо сказал король, поняв, что заставило девушку вдруг съежиться в остром порыве ревнивой скорби.

– О, если бы это было так! – с восторгом воскликнула Луиза. – Я была бы счастлива и за себя, и… за вас! Но умоляю пустить меня, меня могут хватиться.

– Скажи, когда мы опять увидимся наедине? – с мольбой произнес король.

– Но… не знаю… Боже мой!

– Хорошо! Я сам назначу время и пришлю к тебе Бретвиля! О, дорогая моя! – король широко раскрыл объятья и хотел заключить в них Луизу, но девушка так стыдливо-испуганно съежилась, словно робкая мимоза, что король ограничился почтительным поцелуем дрожащей руки и взволнованно удалился из оранжереи.

Некоторое время Луиза в сладком оцепенении постояла на прежнем месте. Случившееся было слишком неожиданно и значительно, и девушка не могла охватить его своим смущенным, растерянным разумом. Король, сам король Людовик любит ее, скромную туреньскую провинциалку? Тот самый король, к которому с робкой, безнадежной мечтой устремлялось ее сердце? О, от этого одного можно было помешаться с радости!

Луиза забыла о Генриетте, о своем дежурстве и все стояла в томном забытье. Вдруг чей-то язвительный смешок, послышавшийся сверху, заставил девушку пробудиться от своих грез. Она испуганно оглянулась, но никого в оранжерее не было. Или ей это просто показалось? Но – нет! – на вершине большой соседней пальмы послышался шелест листвы, и вдруг по гладкому стволу дерева, скользя, опустился какой-то человек. Луиза испуганно вскрикнула – перед ней был граф де Гиш.

– Так вот что значит перемена в вашем отношении ко мне! – небрежно кинул Арман, стараясь подавить злобную гримасу дергавшую его губы. – Ну конечно, где мне соперничать с его величеством! Я ведь– только граф! А вам, притворная недотрога, требуется по меньшей мере король? Да, искусно вы провели всех нас своей напускной скромностью! Скажите пожалуйста! «Не могу обещать тебе в будущем иную любовь, кроме самой братской, чистой и безгрешной!»– прогнусавил он манерным, напыщенным тоном. – Ай да пастушка! Знает, чем разжечь его величество! – и Гиш захохотал язвительным смехом, каждый звук которого был оскорбительнее пощечины.

У самых застенчивых, робких натур бывают моменты, когда они способны проявить несвойственную им твердость и решительность. Оскорбленная словами Гиша в самом чувствительном месте души, Луиза вспыхнула и со сверкающим от гнева взором крикнула:

– Запрещаю вам говорить со мной в таком тоне! Вы забываетесь! Дорогу! – повелительно прибавила она, когда Гиш в ответ на ее окрик с самым дерзким видом стал перед ней.

Но требование пропустить ее не произвело на графа ни малейшего впечатления.

– Успеете! – дерзко ответил он. – Прежде всего нам надо договориться! Не один король вздыхает по вас; мне тоже ваши прелести не дают покоя. В ваших интересах не отталкивать меня так. Не забудьте, что вы вздумали рубить дерево не по себе. Добровольно вам не уступят такой крупной поживы, как король. Хотите, чтобы я помог вам не только завоевать этот роскошный приз, но и удержать его? Тогда не играйте со мной долее в «кошки-мышки»! Поверьте, я не ревнив и не буду мешать вам проводить время с королем, лишь бы на мою долю что-нибудь оставалось! Ну, согласны? – спросил он, принимая молчаливое негодование девушки за раздумье над его предложением. – В таком случае один поцелуй в задаток! – и с этими словами самоуверенный сердцеед потянулся губами к окаменевшей от негодования Лавальер.

Но близость этого наглого, самодовольно улыбавшегося лица пробудила Луизу из ее оцепенения. Поддаваясь приступу безудержной ярости, она высоко подняла руку и изо всей силы ударила Гиша по лицу.

Неожиданность этого жеста невольно заставила графа отступить с дороги, однако уже в следующий момент он рванулся вперед, чтобы кинуться на девушку и отомстить за обиду. Но Луиза стрелой бросилась к выходу и была уже у самой двери. Все равно ее не догнать! Поэтому Гиш ограничился тем, что яростно крикнул беглянке вдогонку:

– Потаскушка! Грязная развратница! Погоди, ты еще попомнишь у меня эту выходку!

Оскорбительные ругательства заставили Луизу только схватиться за голову и еще ускорить бег. Так добежала она до покоев герцогини. По счастью, никто не встретился Луизе – Генриетта еще спала, фрейлины большей частью еще возились со своим туалетом. Благодаря этому Луиза, не замеченная никем, вбежала к себе в комнату.

Здесь она первым делом заперлась на ключ и кинулась на кровать. Рыдания сжимали горло девушке, но слез не было, а в голове ударами молота стучали страшные слова: «Потаскушка, развратница»!

Да, что ни говори король, а ее любовь была преступной! Все, все будут смотреть на нее глазами Гиша, со всех сторон, во всех устах будет она читать страшное слово «потаскушка»! И от этой мысли Луиза де Лавальер готова была начать биться головой о стену. Будь у нее под рукой яд или оружие, она не пережила бы этих ужасных минут!

* * *

Гиш подождал в оранжерее несколько минут, заставляя себя сначала хоть немного успокоиться. Затем он прошел в свои комнаты, разделся догола и приказал лакею принести холодной воды и окатить его. Это было обычным средством Гиша привести себя в нормальный вид и заставить мысли проясниться. Действительно после пяти ведер ледяной воды голова Армана заработала спокойнее и яснее. После бани он выпил кубок крепкого вина и почувствовал себя почти совсем хорошо. Затем, полежав намного в постели, он оделся, приказал подать себе верховую лошадь, и, уехав кататься, провел в седле часа три.

В течение этого времени он напряжению думал о том, как отомстить Луизе и обезопасить себя от последствий этой мести. Он был уверен, что жаловаться на его дерзкое обращение Луиза не пойдет, как и не станет рассказывать Людовику о сделанном ее предложении. Гиш все-таки считал Лавальер непритворно чистой, его обвинения были плодом лишь ревнивого гнева. Пожалуй, эта дурочка и в самом деле влюбилась в короля! Но тогда, по мнению Гиша, она должна была бы отделаться какой-нибудь шуткой, а не идти на открытый, сознательный разрыв, не пускать рук в ход. Это требовало отмщения, и Гиш дал себе слово отомстить!