– О чем ты думал, когда я вошла?

– О тебе!

– Врешь! – Она потрепала меня по волосам.

– Почему?

– Лицо у тебя было не такое.

– Какое?

– Досвадебное.

– Х-м.

– Что читаем?

– Так, по работе.

– Вот я коза, огонек забыла убавить! – Она вскочила и умчалась на кухню, мелькнув сквозь прозрачную ткань обещанным телом.

Хорошо, что природа-мать не нагрузила людей телепатическим даром. Тогда счастливых или терпимых браков вообще не стало бы. Ну, сами посудите: входит жена в желтом пеньюаре и сразу видит, чем набита твоя голова. Там: актриса Лета Гаврилова во всевозможных ракурсах. А войди Нина чуть раньше, она нашла бы в моем мозгу усатую Райскую, а за полчаса до этого обнаружила бы там идеальные ягодицы Веры Денисовой. Кто ж поверит, что у меня со всеми этими женщинами ничего почти не было? Никто. И какая семейная жизнь такое выдержит? Никакая. Спасибо, спасибо, мудрая Природа, и разреши впредь именовать тебя просто Богом!

Осознав невинность «Крамольных рассказов», я почувствовал вкус к жизни. Вялые токи домашнего вожделения ожили и заиграли в теле, что апрельские ручьи на московских холмах. Нина вернулась с кухни, легла рядом и закрыла глаза, вспоминая, все ли намеченное на вечер сделано. Я молниеносным движением подтвердил зрительную догадку: трусиков под пеньюаром нет.

– Постриглась?

– Не болтай глупостей!

«Интересно, как с этим у актрис? Спортсменки, говорят, бреются наголо…» – думал я, приступая к предварительным ласкам. Переведенная с немецкого языка «Новая книга о супружестве», которой зачитывалась тогда вся страна (мне дали на день), советовала мужчине «длить прелюдию не меньше 10–15 минут, а женщине чувственно отзываться на прикосновения и массирующие движения партнера, не тая самых сокровенных порывов». Но кто же любит по книжкам?

– Подожди, давай немного почитаем. Надо отдышаться. Это у тебя что?

– Так, рассказики.

– Чьи?

– Ковригина.

– Ковригина?! – Жена рывком села на постели. – Ого! Вы будете печатать?

– Возможно. Давай об этом потом…

– Я тебя еще не простила.

– Вот я и хочу тебе помочь…

– И помог бы. Ты уже полтора часа в горизонтали, а я только легла! Эгоист!

Она с обидой залезла под одеяло, взяла ворох отчитанных мною страниц, подровняла, поправила на переносице очки и показательно углубилась в чтение. Если бы я был скульптором-монументалистом и ваял памятник неудачному браку, то вытесал бы из серого гранита супругов, которые лежат в широкой кровати, читая каждый свое. Причем у женщины на голове еще и бигуди…

Минут через десять Нина спросила:

– А ты про такую материю, «эпанж», когда-нибудь слышал?

Этот рассказец я уже прочитал, речь там шла о бабушкином отрезе, купленном еще до революции и хранившемся в сундуке полвека.

– Нет, ни разу.

– Наверное, сейчас «эпанж» хорошо бы носился.

– Почему?

– Ну, ведь велюр снова в моде.

– Велюр? – со значением переспросил я и хотел продолжить прелюдию.

– Потом.

Прошло полчаса, и жена снова спросила:

– Александр Бек в самом деле передал свой роман за границу?

– С чего ты взяла?

– Тут написано.

– Ну да, передал. – Я отметил, что Нина читает внимательнее меня.

– Может, и тебе «Дембель» передать?

– Ага, и вылететь из партии.

– А Бек вылетел?

– Нет, кажется…

– Вот видишь.

– Может, прервемся? – попросил я, пытаясь пробраться под одеяло.

– Подожди, очень интересное место!

– Про что?

– Про черное платье. Настойчивый он все-таки мужчина!

– Может, и нам не стоит откладывать на двадцать лет? – призывно прогнусавил я.

– Почему ты сегодня так поздно Алену забрал?

– Виноват – исправлюсь…

Я предпринял очередной натиск, пренебрегая советом «Новой книги о супружестве» «повышать градус близости постепенно, не забывая, что у женщин шея, плечи, уши, голова и даже локти – тоже эрогенные зоны…»

– Да подожди ж ты! – Нина сердито подоткнула бок одеялом. – Какие все-таки писатели бывают – не оторвешься…

Ясно: я в число «неотрывных» писателей не вхожу, а, возможно, никогда и не войду. Ничто так не охлаждает пыл творческого мужчины, как явное или косвенное сомнение в его очевидном таланте. Даже упрек в половой недостаточности не так обиден.

– Завтра после работы зайдешь в универсам. Список продуктов на столе. – Нина решила добить мое уязвленное вожделение.

– У меня завтра…

– Найдешь время. У писателей тоже есть семейные обязанности.

«Ага, вышла бы замуж за Рубцова, Перебреева или Торможенко, тогда узнала бы!»

Я вообразил свой немедленный уход из семьи к некой туманно-совершенной женщине, красивой, умной, тонкой, домовитой, страстной, умело отдающейся мне по первому зову и восхищающейся моим талантом. При этом сама мысль, что Нина могла тоже выйти за другого, показалась мне диковатой. За Толю она уж точно никогда бы не вышла. Пообщавшись с Торможенко на моем дне рождения, который отмечали в редакции, жена потом сказала: таких самовлюбленных зануд надо выбрасывать из поезда еще по пути из Курска в Москву. Я вздохнул: перед глазами снова возникла Лета в кринолине, с фальшивыми перстнями на длинных пальцах и нарисованными в пол-лица театральными глазами. Но трудно отмстить жене с актрисой, если та не является на свидания…

– Ах, какой русский язык! – мстительно воскликнула Нина. – Такого теперь уж нет…

Первые тревожные признаки настоящего инакомыслия я уловил, читая вроде бы невинную байку про поэта Феликса Чунина, который, выпив, расхвастался дружбой с легендарным сталинским соратником Молотовым. В доказательство он позвонил ему, поздравил с Пасхой, а потом передал трубку Ковригину. Бывший член Политбюро вежливо спросил у знаменитого деревенщика, какую книгу тот сейчас пишет. «Время собирать камни», – был ответ. «Какие такие камни?» – насторожился ветеран ленинской гвардии. «А те, что вы, Вячеслав Михайлович, в свое время поразбросали!» Вот оно как… Но ведь на этих самых разбросанных камнях и стоит нынче могучий СССР. Лихо!