Пока они собирались, Адриан выяснил, что Клео может пить молочные коктейли, если в них нет твердых добавок, и поил ее коктейлями, так что у нее даже случилась диарея, и она полдня просидела в ванной.

Спустя два дня после его приезда все ее вещи были упакованы и отправлены на хранение, и они полетели в Сиэтл.

Проснувшись на следующее утро, Клео увидела перед собой маленькую девочку. Та стояла, глядя на нее во все глаза, засунув пальчик в пухлый ротик.

— Ты Мейси? — неуверенно спросила Клео хрипловатым со сна, слабым голосом: слабость теперь она чувствовала постоянно.

— Это моя кроватка.

Кроха вынула пальчик изо рта и ткнула в матрац под простынями с Винни-Пухом.

— Мое. — И она похлопала по розовому одеялу, сползавшему с ее плеча. — Мое.

— Не беспокойся. Я не возьму. Сосредоточенно-серьезно Мейси стянула одеяльце со своего плечика и подложила его — розовое, мягкое — под щеку Клео.

Клео сморгнула слезы и попыталась улыбнуться.

Проволочек Адриан не любил и в то же самое утро повел Клео к своему доктору.

— Она очень хорошая, — убеждал он Клео. Лично я больше не испытываю комплекса вины из-за случившегося, если был не в силах помешать этому.

— То есть ты хочешь сказать: теперь ты в состоянии простить себя за то, что не живешь по программе мамы?

— Тут и прощать нечего, — пожал плечами Адриан.

— А ее ты можешь простить за то, что у нее такая программа?

— Я же сказал, доктор у меня очень хорошая. Но не говорил, что она творит чудеса.

Клео рассказала врачу о том, что ей удалось перемещаться во времени и пространстве.

— Несчастье, — отозвалась Мэри Портер, — способно сотворить много странностей с мозгом человека. Вспомни, ведь в тот период ты сидела на болеутоляющих таблетках, у тебя была бессонница, и, скорее всего, еще не миновал посттравматический стресс.

Они много чего обсуждали, но часто беседа снова и снова сворачивала на сны, которые Клео видела в детстве. И один сон в особенности: он, хотя прошло уже столько лет, прочно сидел в ее памяти.

«Я маленькая. И я одна в лесу, — рассказывала Клео доктору Портер. — Но я совсем не боюсь. Я бегу, подпрыгивая на ходу, распевая считалочки. На мне красное бархатное платьице и черные лакированные туфельки. Кожу мне холодит ветерок. Мне хорошо, я счастлива. И вдруг я натыкаюсь на троих людей — двух мужчин и женщину. Они стоят в самой чаще леса. Один мужчина оборачивается и орет на меня. У него красивое и одновременно отвратительное лицо. И тут я вижу в руке у него пистолет».

После этого сна маленькая Клео просыпалась вся в поту. Сон казался таким реальным. Таким живым.

— Как вы думаете, откуда вдруг такой сон? — допытывалась Клео у врача. Хотя она уже несколько лет не видела этого сна, он запечатлелся в памяти до мельчайших подробностей.

До конца всех хитросплетений человеческого сознания не понимает никто, — ответила доктор Портер. — Но лично я думаю, что сны, в том числе и сны наяву, — это подсознательный способ излечивать себя. Способ исправлять реальность. Возможно, в твоем детстве что-то произошло, о чем ты сейчас уже не помнишь, но подсознательно стремишься поправить это. Ну а раз ты перестала видеть этот сон, значит, твоя тревога насчет этого события уже прошла.

Ответ доктора показался Клео достаточно убедительным.

Регулярные сеансы у психоаналитика и прием лекарств помогли Клео преодолеть ее проблемы с едой и ее горе. Единственное, в чем Клео никак не могла убедить доктора Портер, что тем январем она перенеслась во времени в прошлое. А доктору Портер не удалось переубедить Клео, что такого никак не могло случиться.

Официально у Дэниэла был выходной, и, забросив Клео в мотель, он свернул к бензоколонке купить упаковку пива и сигарет. Курить он бросил три года назад, но сейчас без этого ему было не обойтись. Дэниэл попросил сигарету у продавца, но передумал, решил взять все сам и прихватил упаковку презервативов. Бросил их на прилавок к пиву и сигаретам и вызывающе уставился на продавца, провоцируя того высказаться. Больше всего Дэниэл терпеть не мог, когда продавцы лезли не в свое дело. Они стоят за прилавком, чтобы продавать товар, а не распускать свой язык!

Но с достойным восхищения непроницаемым лицом продавец подсчитал общую сумму, упаковал все покупки в пакет и дал Дэниэлу сдачу.

Тот, схватив бумажный пакет, вышел, не сомневаясь, что теперь всем и каждому в городке станет известно — коп Дэниэл Синклер не только напивается на дежурстве, так вдобавок еще и трахается, а потом курит до одурения.

На улице Дэниэл чуть не налетел на женщину с двумя маленькими девочками и поспешно отскочил, бормоча извинения. Потом взглянул женщине в лицо.

Джулия Белл.

Дерьмо! Вот так встреча.

Вот оно — самое паршивое в маленьких городках. Твое прошлое так и норовит выскочить из-за угла, хлестанув тебя по лицу.

— Джулия? — спросил он, хотя и сам прекрасно видел, что это его старая подружка.

Иногда до него доходили слухи про нее. Несколько лет назад его мать написала ему, что Джулия вышла замуж. А потом — что та забеременела и родила первенца. После похорон матери он наткнулся в гостевой книге на имя Джулии — значит, та побывала на похоронах, хотя он и не заметил ее.

Она немного располнела, но не чересчур. И утратила сияние, когда-то окружавшее ее. Однако приобрела нечто, может быть, и получше — удовлетворенность. Дэниэл помнил, что именно этого-то Джулия и хотела от жизни. Удовлетворенности. Надежности.

В прошлом, деля с ним холодные спагетти, никакой удовлетворенности девушка не ощущала. Ей такая жизнь не представлялась, как ему, забавным приключением.

— Привет, Дэниэл, — спокойно улыбнулась она ему. «Рада встретить старого приятеля», — говорила эта ее улыбка, а у него забухало в груди.

— Твои дочки, да? — спросил он, хотя прекрасно понимал, что, конечно же, ее. Две девочки. Несколько раз он встречал их имена в местной газете, в статьях о событиях в школьной жизни.

— Да, — с гордостью кивнула Джулия. — Саре — пять, а Джесси — шесть.

— Ты по-прежнему работаешь в школе?

— Да, учительницей во втором классе. Мне очень нравится. Мне было очень жаль твою мать, когда я услыхала про ее кончину. — Тень сочувствия и понимания набежала на ее лицо. — И я знаю, как сильно тебе всегда хотелось выбраться из Египта. Думаю, ты — молодец, что вернулся. Стольким жертвуешь ради Бью.

Она понимала. Странное чувство, что Джулия, возможно, единственный человек на земле, кто действительно понимает его. Ведь воспоминания о временах, когда они были близки, казались воспоминаниями о совершенно других людях.