– Ну, мне хочется с тобой говорить, сидеть возле тебя. Очень приятно и тепло находиться рядом, – признался Роман.

Инга начинала на него дуться. Она чувствовала себя полной идиоткой и редкостной шлюхой в эту самую минуту. Ей хотелось встать и уйти, но что-то держало Ингу здесь, будто это что-то приковало ее к этой постели. Женщина нащупала в темноте руку Романа. Он неуверенно дотронулся до ее обнаженной коленки. Водка не действовала на любовников, нисколько их не расслабляла.

– Давай полежим немного вместе, и я уйду, – предложила Артемьева. Любовники прилегли на постель. Они смотрели перед собой и разглядывали темно-синий потолок, который при свете луны казался еще синее.

– Я люблю тебя, Рома. Ты мое самое приятное впечатление за последние годы, – искренне призналась Инга. Она никому и никогда не делала столь интимных признаний. От этих слов ей стало стыдно, а Плотникову неудобно. Он молчал. Ему нужно было как-то прокомментировать услышанное, но он не мог. «Заниматься сексом куда проще, чем говорить о чувствах», – подумал Роман и склонился над лицом Инги. Интимная близость не раз выручала людей из неловких ситуаций. Сейчас был именно такой случай.

Рома уехал после обеда на следующий день. Он обсудил с хозяином поместья основные вопросы, интересующие обоих, и мужчины договорились встретиться повторно через неделю-другую. За столом Инга практически не проронила ни слова. Володя поинтересовался, почему она не в настроении, жена объяснила, что с утра ее мучает страшная головная боль. Плотников тоже не отличился многословием за этим обедом. Гость торопился во Флоренцию.

Артемьева попрощалась с любовником в дверях. Она почувствовала, как слезы подступили к ее глазам, будто она прощалась с ним навсегда. Такое с ней происходило каждый раз в моменты их расставания. И муж, и Роман заметили, как покраснели глаза Инги. «Голова просто раскалывается. До слез болит. Приняла лекарство, но не помогает что-то», – пояснила она свое состояние мужчинам. Ей удалось убедить мужчин, но, возможно, Роман только сделал вид, что верит.

Хозяин дома вышел проводить гостя до машины. Инга поднялась в спальню и взялась за свой блокнот с большим секретом. Ей не терпелось поделиться с ним произошедшим сегодняшней ночью приключением. Слезы катились градом по ее щекам, она не могла сдержать их, как ни пыталась. Эти капли говорили о глубокой грусти, переполняющей любящее женское сердце, глубокой грусти и таком же глубоком счастье.

Тоскана представляет собой одну из двадцати областей Италии, расположенную на северо-западе Аппенинского полуострова. Она объединяет десять сестер-провинций от Гроссато до Масса-Каррара.

Если взглянуть на карту тосканского региона, то можно с трудом разглядеть крошечную по размеру территорию (вторую после Прато) – Ливорно, впервые упомянутую в дарственной грамоте графини Матильды Тосканской, жившей в XI веке, и описанную как рыбацкую деревушку в несколько хижин. Провинция с одноименным городом в центре расположилась на восточном берегу Лигурийского моря в естественной бухте к югу от устья реки Арно. В настоящее время этот городок превратился в крупнейший порт Тосканы и центр итальянского кораблестроения. Именно сюда Артемьев решил привезти свою жену из Сиены для романтического времяпрепровождения, так как во Флоренцию Инга ехать наотрез отказалась, ссылаясь на то, что там она уже была. Володя с трудом уговорил ее и на эту поездку, наобещав много интересного и даже сводить на экскурсию в дом-музей Модильяни.

Артемьев постепенно стал ощущать, что жена отдаляется от него. Раньше Владимир был слишком увлечен другими женщинами, чтобы разглядеть холодность Инги – теперь же все изменилось. Но что-либо исправить было уже невозможно, брачный союз Артемьевых рассыпался на глазах. Какие-либо попытки возродить отношения принимать было уже поздно, хотя еще не так давно они могли подарить надежду, Инга любила его, но теперь… После последней встречи с Плотниковым она окончательно поняла – ее любовь к Артемьеву навсегда остыла.

Простой бледно-желтый дом со ставнями, крашенными в зеленый цвет, на улице Рима, в приморском Ливорно. Инга совершенно по-другому представляла себе жилище, в котором родился и жил Амедео Модильяни. Ей казалось, что художник существовал в золотом дворце и писал свои работы серебряными кистями, а тут простой и невзрачный домик на скромной и малолюдной улице. Хотя здесь Модильяни только начинал свою карьеру, и, возможно, его дворец остался в Париже.

Нынешние владельцы дома-музея выставили здесь рисунки, эскизы, фотографии и различные документы известного экспрессиониста, которые разношерстные туристы щелкали своими фотоаппаратами с такой скрупулезной тщательностью, как будто больше никогда даже не взглянут на сделанные снимки.

Если бы кто-либо попросил Ингу честно признаться, что она думает о работах Модильяни, то, не раздумывая, Артемьева бы ответила: «Мазня. Я рисую не хуже». Да, ей казалось, что художник творил свои известные портреты во дворце и писал серебряными кистями, но глубоко в душе надеялась, что натурщицы в действительности были куда симпатичнее, чем их изображение.

Откуда-то выполз полусонный гид – седой старик в круглых очках и засаленной клетчатой жилетке. На ломаном английском языке он стал рассказывать небольшой группе туристов о судьбе красивого мужчины и знаменитого художника, любившего обнаженных простолюдинок и алкоголь.

Женщины присели кто куда – в кресла, на диван и пару стульев, мужчинам места не хватило, как это часто случается. Все внимательно слушали стариковское бормотание, некоторые для чего-то пытались записывать в свои туристические блокнотики едва улавливаемые обрывки информации.

Амедео Модильяни родился в июле 1884 года в приморском итальянском городке Ливорно. Он воспитывался в еврейской семье коммерсанта Фламинио Модильяни и Евгении Гарсен. Род Модильяни происходил из одноименной сельской местности к югу от Рима. Отец Амедео когда-то торговал углем и дровами, а затем владел скромной маклеровской конторой и, помимо того, был как-то связан с эксплуатацией серебряных копей на Сардинии. Амедео появился на свет как раз тогда, когда в дом его родителей явились чиновники забирать уже описанное за долги имущество. Для Евгении Гарсен это было чудовищной неожиданностью, так как по итальянским законам имущество роженицы неприкосновенно. Перед самым приходом судейских домочадцы поспешно навалили на ее кровать все, что было самым ценным в доме. В этом событии мать увидела дурное предзнаменование для своего новорожденного сына.

В дневнике матери двухлетний Дэдо получил свою первую характеристику: «Немножко избалован, немножко капризен, но хорош собою, как ангелок». В 1895 году он перенес серьезную болезнь. Тогда в дневнике матери появилась следующая запись: «У Дэдо был очень сильный плеврит, и я еще не оправилась от ужасного страха за него. Характер этого ребенка еще недостаточно сформировался, чтобы я смогла высказать о нем определенное мнение. Посмотрим еще, что разовьется из этого кокона. Может быть, художник?» Еще одно наблюдение горячо любящей своего сына Евгении Гарсен.

В начале 1906 года среди молодых художников, литераторов, актеров, живших на Монмартре своеобразной колонией, появилась и сразу привлекла к себе внимание новая фигура. Это был Амедео Модильяни, только что приехавший из Италии и поселившийся на улице Коланкур, в маленьком сарае-мастерской посреди заросшего кустарником пустыря, опять-таки не во дворце, который представляла себе Артемьева. Ему было 22 года, он был ослепительно красив, совсем молод, притягателен для женщин и приятен мужчинам. В общении с любым человеком итальянский красавец был аристократически вежлив, прост и благожелателен, сразу располагал к себе душевной отзывчивостью. Одни говорили тогда, что Модильяни – начинающий скульптор, другие – что он живописец. И то и другое было правдой.