Он прав. Я не знаю, чего хочу. И он должен помочь мне понять, чего мне не хватает. Я чувствую, что он это знает.

– Извините меня, я увлеклась.

Исидор вплотную подходит к Лукреции и говорит прямо ей в лицо:

– Вы просто капризный, избалованный ребенок. Убирайтесь вон!

Я женщина.

– Я вам не отец и не психоаналитик. Идите и узнайте, что там делается в полночь по понедельникам. Вот мой единственный совет.

Лукреция пристально смотрит на него. И через силу произносит:

– Почему вы так нужны мне?

– Потому что у вас нет того, что как раз и составляет мою силу. Женской интуиции.

Он выключает компьютер и поворачивается к ней спиной.

– Хорошо! – рычит она в бешенстве. – У вас она есть, а у меня нет! Так научите меня! Объясните, как пробудить в себе эту пресловутую «женскую интуицию»!

Исидор нехотя оборачивается.

– Это очень просто. Надо подключиться к «внутреннему я», к тому «я», на которое никто не имеет влияния, к тому «я», которое все чувствует, замечает детали и знаки, невидимые для остальных. Я почувствовал здесь что-то странное. Пойдите в «Театр Дария» в понедельник в полночь! Все!

Раздается громкий плеск, дельфин выпрыгнул из воды. Лукреция набирает в грудь воздуха и выпаливает на одном дыхании:

– Очень жаль, Исидор! Я была о вас лучшего мнения. Вы строите из себя всезнайку, а на самом деле вы всего лишь несовременный, оторванный от настоящей жизни человек, который сидит в своей башне из слоновой кости. Вам только кажется, что вы все понимаете. Я ошиблась в вас, Исидор. Обещаю больше вас не беспокоить.

На лице Исидора разочарование.

– Я так и знал, что вы меня не послушаетесь.

Он раздевается, бросается в бассейн и начинает плавать с дельфинами, не обращая на нее больше никакого внимания.

Несколько минут она смотрит на него, потом поднимается по мостику и выходит.

Зато он открыл мне свой секрет: слушать себя и не поддаваться постороннему влиянию. Даже его влиянию!

Верблюжонок спрашивает у мамы:

– Почему у меня такие огромные ноги и на каждой по три пальца?

– Чтобы не проваливаться в песок, пересекая бескрайние пустыни.

– А-а… Понятно.

Через несколько минут верблюжонок опять спрашивает:

– А почему у меня такие густые брови?

– Чтобы в глаза не попадала пыль.

– А-а… понятно.

Еще через несколько минут верблюжонок снова спрашивает:

– А зачем мне большой горб на спине?

Мама-верблюдица устала от вопросов, но все-таки отвечает:

– Мы храним в нем воду для долгих переходов по пустыне. Благодаря этому мы можем не пить много десятков дней.

– Значит, если я правильно понял, у нас большие ноги, чтобы не проваливаться в песок, густые брови, чтобы защитить глаза от пыли, горб на спине, чтобы хранить воду во время долгих переходов по пустыне… Мама, а скажи мне еще…

– Что, дитя мое?

– Зачем нам все это тут, в зоопарке?

Отрывок из скетча Дария Возняка «Наши друзья животные»

Лукреция хорошо подготовилась. На ней черная кожаная куртка, черные спортивные брюки, черная шапочка, удобная обувь, рюкзак.

Понедельник. Близится полночь.

С террасы кафе она смотрит на «Театр Дария». Пока ничего подозрительного. В окнах темно, дверь закрыта, улица перед театром пустынна.

Какая я дура, что послушала его!

Исидор – конченый человек, он только и умеет, что умничать с важным видом, а на деле одни понты. Как же, «женская интуиция»… Сидит, оторванный от мира, в водонапорной башне и ничего не видит, ничего не понимает, ничего не знает. Надутый индюк.

Лукреция ждет. Справа проходит группа студентов. Они курят и смеются.

Она вспоминает себя в их возрасте. Она как раз вышла из приюта. Это тоже случилось первого апреля.

Проклятое первое апреля.

Ей было восемнадцать лет. У дверей приюта стояли пятеро мужчин, разговаривали и курили. Все девочки знали, что это сутенеры.

Словно гиены, которые ждут, когда детеныши газели выйдут на опушку леса.

Приют никак не помогал воспитанницам устроиться в жизни. Девушки выходили из его дверей с чемоданом и пятью сотнями евро, не зная, где провести ближайшую ночь.

Спрос рождает предложение, и вокруг воспитательного заведения для сирот со временем образовалась целая система по переподготовке «ненужных детей».

В нее входили недорогая гостиница, в которой девушки могли остановиться на первое время, недорогая же закусочная и, что совершенно логично, ночной клуб.

Юные сироты проводили первую ночь в отеле, лукаво названном «Пристанище», потом ели в ресторанчике «Оазис». Именно там обычно им предлагали место официантки, а потом и танцовщицы в ночном клубе «Черная сова».

Путь, пройденный матерью Дария, не сильно отличался от того, который ждал воспитанниц приюта.

Затем сутенеры и дилеры делили добычу. Дилеры сначала совращали девушек, потом подсаживали на наркотики и передавали сутенерам. Лукреция тоже провела первую ночь взрослой жизни в «Пристанище» и пообедала в «Оазисе», но дальше пошла другой дорогой. Лукреция не стала официанткой, она разбила подбородок владельцу ресторана. Лукреция не стала танцовщицей в «Черной сове», она сломала руку вышибале и подожгла ночной клуб. Лукреция не стала проституткой, а выстрелила в ноги сутенеру, который хотел «помочь ей найти место».

И стала ночевать под мостом.

Она решила обучиться новой профессии.

В первую очередь она жаждала самостоятельности. Если уж работать, то на себя. Сначала она занялась карманными кражами, потом воровством, потом воровством со взломом.

Юная Лукреция орудовала по ночам в пустых виллах и замках. Она придумала себе удобный неброский рабочий костюм. Объект она выбирала по переполненным рекламой почтовым ящикам, по ступеням, покрытым пылью, по закрытым ставням. Она находила и обезвреживала систему безопасности. Залезала в окна и брала те вещи, которые легко было продать знакомой перекупщице антиквариата. Почтенная дама восьмидесяти лет отметила способности Лукреции и посоветовала ей двигаться дальше. Она обучила ее благородной профессии взломщика сейфов. «Каждый сейф придуман человеком. Пойми его создателя, и ты поймешь механизм. Представь, что сейф – это мозг человека, которого ты хочешь подчинить себе. Мысленно подбирай ключи, пока не найдешь подходящий. Остальное – дело техники».