– Расскажи нам свой сон, Люк. Не бойся, мы рядом.

Люк прислонился спиной к подлокотнику дивана, посмотрел себе на колени и что-то пробормотал. Лилли с трудом расслышала его.

– Он похож на тот, другой? – спросил Келвин.

– Да, папочка, – кивнул Люк.

– Она была на заднем дворе?

– Да, – снова кивнул малыш. – Но теперь у бабушки и дедушки.

Келвин погладил сынишку по голове.

– Помнишь, что я говорил тебе о кошмарах и видениях?

Люк еще раз медленно кивнул, смотря на руки у себя на коленях.

– Нужно рассказывать о них, потому что тогда мне не так страшно.

– Верно.

– Мама была у тех розовых кустов… только мертвая… но все равно она там была. Она не была ходячей, ничего такого. Просто бледная и мертвая. И мне стало грустно.

Мальчишка кашлянул, и кашель сорвался на стон – на мгновение Лилли показалось, что он вот-вот снова разразится слезами. Но вместо этого он посмотрел в глаза отцу острым и ясным, как свет дуговой лампы, взглядом.

– Помнишь, мама всегда говорила, что близится конец света?

– Да, малыш, я помню. – Келвин неловко переглянулся с Лилли, а затем опять повернулся к сыну. – Она сказала то же самое и во сне?

Люк кивнул.

– Она плакала. Но я пока не увидел Анти-Христа. Он был за кустами, но я его пока не увидел. Мама качалась на качелях, плакала и пела.

– Что она пела, Люк? Ты помнишь?

Мальчик поджал губы и задумался, после чего фальшиво запел:

– «Тихо, малыш мой, засыпай… Папа принесет тебе каравай».

Келвин грустно кивнул.

– Она ведь всегда пела эту песню, когда укладывала тебя спать? И красиво пела.

– Но во сне, папочка, все было по-другому. Она не укладывала меня спать.

– Понятно, – сказал Келвин, наклонив голову. Похоже, ему не слишком хотелось продолжать этот разговор. Напряжение в комнате возросло. – Расскажешь, что там было, дружок?

Люк упрямо поджал губы и не ответил.

– Ничего, Люк. Нам не обязательно об этом разговаривать.

Мальчишка опустил глаза, по щеке у него скатилась одинокая слеза. Его губы двигались, но слов не было слышно. Он был похож на механическую куклу, у которой кончился завод.

– Люк?

На мгновение повисла тишина – и этого мгновения мальчишке хватило, чтобы перейти невидимый Рубикон. Люк посмотрел на отца блестящими от слез глазами и произнес:

– Она сказала, что мне никогда больше нельзя засыпать… что никому из нас нельзя засыпать, чтобы не повторить ее судьбу.

В последующие дни, когда Лилли уже забыла подробности того вечера с детьми Дюпре, на задворках ее сознания все время маячило призрачное, едва заметное, зарождающееся чувство страха, подобное акуле, которая плавала в темных водах ее мыслей и не поднималась на поверхность. Прячась в темных закоулках ее души, это неизбывное чувство обреченности пронизывало каждое мгновение, каждую задачу, каждую встречу, беседу и стычку. Оно не покидало ее, пока она помогала Бобу и Дэвиду собирать карты, планы местности, инструменты, припасы и оружие для подземного путешествия. Оно эхом отдавалось в ее неясных, обрывочных снах, пока она в тревожной полудреме ворочалась на кровати в пустой и душной квартире в самом конце Мейн-стрит. Оно струилось по ее венам, пока она считала часы до выступления.

К пятнице Риз полностью поправился, а все приготовления к предстоящему путешествию по тоннелям были закончены. Лилли изо всех сил пыталась не обращать внимания на беспокойство. Она решила оставить город в умелых руках Барбары Штерн, Глории Пайн и Келвина Дюпре. Эти трое, казалось, могли справиться с любой непредвиденной ситуацией, к тому же – что важнее – детям Келвина было бы лучше понимать, что отец рядом, а не отправился на какую-то опасную, непрактичную, донкихотскую миссию. Ресурсы Вудбери истощились – все горожане и все участники спасательной операции чувствовали, что город достиг критической точки. Сражение со стадом съело большую часть их боеприпасов – в тоннели брали в основном пистолеты с магазинами на восемь или десять патронов, – а из еды с собой подготовили консервы с большим сроком годности. Ранним утром пятницы, за несколько минут до рассвета, вся команда собралась на городской площади, экипированная рюкзаками, которые, казалось, весили не меньше тонны.

– Черт, чего ты туда напихал, кирпичей, что ли? – проворчал Спид, пока Боб помогал ему надеть на спину гигантский рюкзак. На площади было полутемно, воздух трещал от напряжения и предрассветного холода. Горизонт только начинал розоветь первым светом дня.

– Хватит ныть, – одернул его Боб и закинул собственный рюкзак себе на плечи. – Ты же крутой футболист, чего ты жалуешься?

– Встретимся миль через восемь-десять, папаня, посмотрим, в каком ты будешь состоянии, – фыркнул Спид.

Его коротко постриженные светлые волосы были скрыты под банданой, футболка с логотипом U2 уже пропиталась потом. Крякнув, он поправил лямки на широких плечах и переглянулся с Мэттью Хеннесси, который сидел неподалеку на скамейке и заряжал магазин новыми патронами.

Мэттью, усмехнувшись, посмотрел на Спида.

– Не будь девчонкой, Спид, – бросил он.

Лилли наблюдала за этой перепалкой с другого конца площади, поудобнее устраивая свой рюкзак на спине и пытаясь не обращать внимания на пустое, тревожное чувство, которое всю неделю пронизывало ее до костей. Она взяла с собой оба «ругера» двадцать второго калибра и закрепила их на бедрах, по-ковбойски. На голове у нее была шахтерская каска, надетая поверх собранных в конский хвост волос и закрепленная самодельным ремешком под подбородком. Лилли чувствовала себя десантником, которого вот-вот отправят в бесконечное свободное падение. Этим утром она проснулась у себя в квартире, когда на нее вдруг снизошло озарение, внезапное, как взрыв хлопушки: она поняла, почему ей казалось, что она идет на погибель.

Теперь это понимание давило на нее сильнее, чем лямки переполненного рюкзака, которые впились ей в плечи. Помимо банок с консервами, они упаковали все до единой батарейки, оставшиеся в городе, кое-какие медикаменты, шахтерские инструменты, дополнительные фонарики, сигнальные огни, мотки веревки, скотч, рации и всяческие устройства, которые могли пригодиться им в неизведанных подземных пространствах.

– Готовы? – в некотором роде риторически спросил Дэвид, который стоял за скамейкой Мэттью. Натриевый свет единственного освещавшего площадь фонаря превращал его седую гриву в серебристый ореол. В дополнение к тяжелому рюкзаку, автоматической винтовке и патронташу на Дэвиде был мотоциклетный шлем, снабженный галогеновым фонариком. Он напоминал немолодого спелеолога, готового погрузиться в бездны ада. – Боб, все четко?

– Четче не бывает, – ответил Боб, затягивая ремень. – Вперед.