Царевич попросил Апраксина и Долгорукова уговорить отца, чтобы он лишил его наследства и отпустил. Оба обещали. Князь В. В. Долгоруков, близкий к государю, прибавил:

— Давай писем хоть тысячу, еще когда это будет… Это не запись с неустойкою, как мы преж сего меж себя давывали.

Царевич написал письмо. Он отрекался от престола. Через три дня письмо было подано царю. Алексей Петрович просил лишить его наследства. «Хотя бы и брата у меня не было, а теперь брат у меня есть, которому дай Боже здравия».

Долгоруков сообщил ему, что отец доволен письмом и лишит наследства, но добавил:

— Я тебя у отца с плахи снял. Теперь ты радуйся, дела тебе ни до чего не будет.

В Вене Алексей Петрович скажет, что был против отречения и что только силою и страхом его принудили подписать его. Скажет, что боялся насильственного пострижения, отравления.

15 ноября, последовал царский указ о наследстве, по которому государь мог предоставить наследство кому угодно из детей, невзирая на старшинство. У иностранцев является догадка, что царевич Алексей Петрович будет лишен наследства. Цесарский посланник сообщает в письме к премьер-министру о своем разговоре с Петром Алексеевичем: «Теперь я понимаю побудительную причину, для которой царь издал последний закон, определяющий все недвижимое родовое имение одному из сыновей но в то же время предоставляющий отцу полную власть назначать себе наследника без всякого уважения права старшинства, и я уверен теперь, что царь принял намерение исключить от наследства старшего своего сына, так что мы некотда увидим Алексея постриженным, заключенным в монастырь, и принужденным проводить остаток дней своих в молитве и псалмопении. 15 ноября 1715 года».

Между тем отец вскоре занемог. Положение его было так опасно, что все министры и сенаторы несколько дней не покидали покоев государя. 2 декабря он приобщался Святых тайн. Шепотом поговаривали о возможной близкой кончине.

— Отец твой не болен тяжко, он исповедуется и приобщается нарочно, являя людям, что гораздо болен, а все притвор, — шептал опытный Кикин. — Что не причащается, у него закон на свою стать.

Лишь однажды за время болезни Алексей навестит отца.

Нельзя не согласиться с замечанием М. П. Погодина, что если бы царь действительно был болен, то болезнь могла испугать и Екатерину с Меншиковым и побудить к скорейшему решению начатого дела. Если он притворялся, продолжает историк, то, значит, хотел иметь для решения предлог.

После рождества, 19 января 1716 года, царь пишет ответ на письмо сына.

«Спросим опять: на что письма, если б не было умысла употребить их в дело впоследствии на предположенном суде? Разве не могли бы вестись переговоры на словах между отцом и сыном?

Во втором письме Петр придирается еще, если так можно выразиться, безотчетнее, безлогичнее: так и видишь, что несчастный отступает перед ним, уклоняется, жмется к стене, а тот, с поднятыми руками, напирает плотнее и плотнее. «Ты отказываешься от престола, — говорит он, — да разве я сам не могу тебя лишить его, на это есть всегда моя воля, а ты зачем не отвечаешь мне на упреки в негодности?»

«Помилуйте, что отвечать ему более, если он с обвинением вполне соглашается, и даже наказание за негодность безусловно принимает, отказываясь от престола?»

Когда читаешь документы, приводимые в исследованиях, невольно напрашивается мысль: а по силам ли было Екатерине Алексеевне додуматься до всего этого? Не вела ли эту хитрую и обворожительную женщину чья-то более опытная рука? Интересно было бы узнать поболее об окружении этой женщины. Возможно, кто-то из историков возьмет на себя сей труд, и мы будем счастливы ознакомиться с ним. У нас ведь много тем, не затронутых в исторической науке. Нет, например, серьезного исследования о Немецкой слободе. А тема тоже немаловажная для познания действительных событий в России на исходе XVII и в начале XVIII века.

Одно можем сказать уверенно: Екатерина Алексеевна, как и всякая женщина, хорошо изучившая нрав своего супруга, без труда управляла его чувствами, могла направить их в нужное русло.

Письмо царь заканчивал следующими грозными словами: «Отмени свой нрав, и нелицемерно удостой себя наследником, или будь монах; ибо без сего дух мой спокоен быть не может, а особливо, что ныне мало здоров стал. На что по получении сего дай немедленно ответ, или на письмо, или самому мне на словах резолюцию. А буде того не учинишь, то я с тобою как с злодеем поступлю».

— Дай знать отцу духовному, что идешь в монастырь по принуждению — ни за какую вину, — посоветовал царевичу Вяземский.

Алексей то и сделал.

Отцу же, на другой день по получении письма, сообщил, что «по болезни не может много писать и желает монашеского чину».

Ответ царевича застает царя врасплох. Впрочем, происходит это, возможно, оттого, что в голове у него не сложился до конца план, как поступить с сыном. Ясно ему и то, что клобук к голове не прибивают гвоздями. А сын молод, умом Бог его не обделил. Нерешительностью отца объясняется и непоследовательность его действий, когда он, получив одно согласие сына; требует от него следующего.

Через неделю отцу уезжать за границу. Именно к этому времени относится рассказ датского посла Вестфалена, о котором мы упоминали ранее и к которому вернемся вновь.

Посол сообщал, что Екатерина, собираясь следовать за супругом за границу, боялась оставить в России Алексея, который в случае смерти Петра овладел бы престолом во вред ей и ее детям; поэтому она настаивала, чтобы царь до отъезда из Петербурга порешил дело царевича; он не успел этого сделать, вынужденный уехать раньше. Мы привели рассказ посла дословно, как он излагается в «Русском биографическом словаре».

Отец навестил больного сына, сказал при прощании:

— Это молодому человеку не легко; одумайся, не спеши, потом пиши ко мне, что хочешь делать, а лучше бы взяться за прямую дорогу, нежели идти в чернецы. Подожду еще полгода.

И вновь одно «но». Первым его заметил М. П. Погодин.

«Тягостно предполагать в нем лицемерие; не говорил ли он искренно? Так к чему же было говорить! На что были Петру отвлеченные обещания: буду стараться, буду исправляться, буду заниматься. Возьми его с собою просто, и заставляй делать что угодно».

Царь уехал. За ним последовал вскорости в Карлсбад А. Кикин, обещав найти царевичу место в чужих краях. Еще в предыдущую поездку Алексея Петровича за границу его друзья советовали задержаться с возвращением на родину, потянуть время. Авось да что-либо выйдет. Авось, с грустной иронией замечает Погодин, входило в планы царевича и его партии, точно как и в план царя со своими наперсниками. Авось царь умрет, думали одни; авось царевич как-нибудь попадется и сам причинит себе гибель, думали другие.

Внешне же все шло достойным образом. Велась переписка между царем и его сыном. Сообщал Алексей Петрович и матушке о здоровье братца и сестриц. Интересовалась и царица здоровьем детей царевича.