России, в Сталинграде, на Волге. Еще немного — и победа! Падение Сталинграда — это конец войны». А раз это так, надо себя поберечь. Зорче глаз, фриц!

Для устрашения невидимых русских дежурный солдат уцепился за ручку тяжелого пулемета и на всякий случай дал в темноту длинную очередь.

— Ту-ту-ту-ту, — покатилось в заречье тяжелое эхо.

Потом он выстрелил в амбразуру из ракетницы, осмотрел при свете падающей желтой люстры безлюдную околицу и, убедившись в полной безопасности, зашагал от стенки к стенке.

Где-то близко сухо хрустнула сломанная жердь. Дежурный солдат кинулся к амбразуре и выстрелил из ракетницы. Ракета описала крутую дугу и рассыпалась над огородами. И тут у дежурного оборвалось и юркнуло в пятки сердце. Он увидел то, чего всегда боялся до ужаса: по огородам, луговине ползли и бежали, ныряя в молочный туман, они… Те, кто ввергал его одним именем своим в холодный пот днем и ночью. Некоторые из них были еще за жердевым барьером, а трое уже ворвались на улицу и залегли с автоматами за толстым бревном.

— О, майн гот! — вскрикнул дежурный и кинулся к пулемету. Холодное тяжелое оружие лихорадочно затряслось в его руках.

— Ложись! — скомандовал бойцам Спрогис. — Ложись, кому говорю! Не лезь на огонь. Ползком в обход, давай! А затем короткими перебежками, прикрываясь домами!..

Но до домов еще порядочно. Ближе всех к ним оказались только трое, залегшие за бревном, которые для пулемета гитлеровцев были уже недосягаемы. Да еще несколько человек ползком продвинулись вдоль забора.

Впереди главных сил теперь лежала со своим штурмовым отделением вездесущая Леля Колесова. Дав очередь из автомата по хлещущей огнем амбразуре, она махнула бойцам рукой и громко крикнула:

— Вперед!

Бойцы ползком обтекли дзот слева и справа и кинулись на штурм его с тыльной стороны. Леля вскочила, пробежала несколько шагов и тут же упала. Пуля ударила ей в плечо, окатила его нестерпимым жаром.

Рядом с Лелей у бревна затаились ее боевые товарищи — десантники. При свете утренней зари они увидели бледное лицо командира штурмового отделения и поняли: произошло непоправимое.

— Что случилось, Леля?

— Ничего. Так себе, — ответила она хрипло, закусив губу. — Кажется, плечо задело.

— Ах, господи! — вырвалось у одного из десантников. — Куда лезла? Кричали тебе: «Лелька, не лезь на рожон! Лелька, остановись!» А ты… Отползай назад! Там, за домом, перевяжут.

— Нет! — ответила она. — Из боя не выйду. Я еще смогу…

Она взяла автомат, но он выпал у нее из рук. Рана оказалась тяжелой. Пуля попала в легкое. Дышать становилось с каждой минутой все труднее. Однако Леля еще цеплялась за жизнь. Под огнем врага Сандыбаев и Дмитриев оттащили ее в безопасное место за сараем. Там ей сделали перевязку. Она попросила:

— Оставьте меня, ребята. Идите… Бейте гадов! Там вы нужнее. А я здесь… полежу как-нибудь одна.

Они ушли. Около нее осталась лишь военфельдшер Савенкова Валя. Она видела, что минуты Лели сочтены. Леля быстро угасала, впадала в забытье. Уложить бы ее немедля… на операционный стол. Но где он, этот стол? Так далеко отсюда до Большой земли! Да и как увезешь, когда кипит бой, свистят ошалело пули, храпают мины, вспыхивают то и дело крики «Ура!», «Хох! Хох!»

Выдрицкий гарнизон оказался крепким орешком. Фашисты знали, что они занимают в данной местности ключевую позицию, и укрепили ее как могли. Грянувший внезапный бой лишь на какое-то время посеял панику в их стане. Но вскоре они опомнились. Из всех щелей гремели выстрелы. Многие солдаты и офицеры, не успев одеться, отбивались лишь в нижнем белье, понимая, что за все содеянные злодеяния пощады им не будет.

Особенно яростен был помощник коменданта — обер-полицейский. На последнем совещании старост и полицейских бургомистр города Станкевич прямо сказал: «Защищайся, мой дорогой родственничек, до последнего, коль придет час. Если сдашь Выдрицу, милости не проси. Если не партизаны повесят тебя за ноги, то сделает это с удовольствием гестапо. Выдрица для тебя — это дорога в Борисов, на повышение».

И родственничек Станкевича защищался, как мог. Грохот взрывов гранат, трескотня пулеметов и автоматов застали его в перине в крестьянской горнице. Накануне вечером он нализался первача и сквозь сон ему казалось, что в его честь звучит дробь барабанов, будто он въезжает на белом коне в Борисов, и толпы народа валятся перед ним на колени. «Наконец-то мое рвение, преданность Германской империи замечены, меня производят в офицеры вермахта, пожалуй, еще и Железный крест дадут», — бурел он от счастья даже во сне…

Сказывались треволнения пережитых дней. Втайне желая после Станкевича-старшего занять кресло бургомистра, он несколько раз заставлял хозяйку дома погадать ему на картах, заглянуть в его судьбу. Выведенная из терпения старуха, не глядя на разбросанные по столу карты, ворчала: «Въедешь, въедешь, дай срок. С барабанами встренут».

Когда он наконец очухался, то понял, что это совсем не та «встреча». Он вскочил с постели, выхватил из-под подушки «парабеллум», схватил со стенки ручной пулемет и бросился к окну, сорвав тюлевую штору. Старуха, возившаяся у печки, поняла намерения квартиранта, схватила его за рукав нательной рубахи:

— Цыц, аспид! Что ж ты делаешь? Зима подходит…

Квартирант отбросил старуху и ударил ногой по раме. Зазвенели разбитые стекла. Ствол пулемета шмыгнул в оконный проем и затрясся, как в диком ознобе. Старуха, заткнув уши, кинулась вон. Квартирант однако сгреб ее за волосы и отбросил от дверей.

— Цурюк! Назад! Будешь подавать мне патроны. Живо! Убью!

Старуха сунулась за печь от беды подальше. И в это время в избе громыхнул сопровождаемый пламенем взрыв. Квартиранта отбросило к порогу. Он рванул на себя половицу и шмыгнул в подполье, где давно прорыл тайный лаз. Станкевич-младший строил его, — как хвалилась соседям старуха, — «цельный месяц». Она не знала, что́ там, куда ведет этот лаз. Ей было строжайше запрещено лазить в подпол, потому как там, мол, мины. Но сейчас она испугалась не на шутку: вдруг этот аспид рванет и избу, и ее вместе с избой…

Как ни отчаянно сопротивлялся гарнизон, через час с ним было покончено. Засевших в здании школы, в центре деревни, гитлеровцев и полицаев десантники выкурили гранатами и термитными шарами, а партизаны добивали тех, которые укрылись в отдельных домах, у моста и на северной окраине деревни.

В избу, где квартировал старший полицейский Станкевич, вскочило сразу трое десантников со звездочками на пилотках.

— Где он, подлец? Говорите быстрее!

— Касатики родные! Да в подполе он, в подполе же! Туды шмыгнул, как крыса. Лаз у него там… из бетону.

— Базиров, во двор! — крикнул десантник в звании старшины. — Возможен