– Ну, бояться ещё… Мы им… знаешь… – смущённо пробормотал Мазин.

По лестнице застучали шаги. Дверь открылась.

Мазин засунул руки в карманы и вышел за ворота. Редкие прохожие оглядывались на одиноко шагавшего мальчугана и качали головами.

Сдвинув на затылок шапку и расстегнув навстречу ветру пальто, Мазин шагал посреди улицы и громко пел:

Человек проходит, как хозяин…

Он хорошо знал теперь, что? он сделает, и совесть его была чиста.

У ворот беспокойно вертелся Русаков. Он то поглядывал на свои окна, опасаясь, что вот-вот из форточки высунется отец и крикнет сердитым голосом: «Петя!», то выбегал на длинную улицу, боясь пропустить Мазина.

Ему необходимо было дождаться товарища. Ещё ни разу не было такого случая, чтобы Мазин ушёл куда-нибудь один, не посвятив в свои планы верного друга.

«К Трубачёву пошёл! – догадывался Русаков. – Неужели про меня скажет?»

Услышав голос товарища, Русаков бросился к нему навстречу.

– Ты что, Колька, на всю улицу орёшь?

Мазин спокойно допел до конца строчку «Где так вольно дышит человек». Петя с любопытством посмотрел на него.

Мазин усмехнулся:

– Слушай, я завтра при всех ребятах скажу, что мел стащил я.

– Скажешь?

– Скажу.

Русаков сморщился.

– Что, испугался? – насмешливо сказал Мазин. – Не пугайся, я не про тебя, а про себя скажу.

– Да зачем?

– А затем, что из-за нас Трубачёв страдает. Из-за этого проклятого мела про него статью написали. Вся школа читать будет. Что же ещё молчать-то!

– Да ведь статья из-за драки!

– А драка из-за чего? Из-за чего драка, я тебя спрашиваю?

– Из-за мела, – грустно сказал Русаков.

– Из-за мела. Что ж, я молчать буду?

– Лучше бы молчал, – нерешительно сказал Русаков.

– Что?! – Мазин приблизил к товарищу сердитое лицо. – Похож я на свинью, по-твоему?

Русаков бегло взглянул на выпяченные губы товарища, на короткий розовый нос с каплями дождя на широкой переносице, на щёлочки глаз и, запинаясь, ответил:

– Да… нет!

– А если я не свинья – значит, я человек, – решил тут же Мазин. – А ты трус!

– Я не трус! – вспыхнул Русаков. – Я тоже ничего на свете не боюсь!

Мазин медленно повернул голову и выразительно посмотрел на окна Петиной квартиры.

– Отца, думаешь, да? – заволновался Петя.

– А то нет? Ты только за себя трясёшься. Тебе и товарища не жалко. Трубачёва в газете протащили. С первой строки до последней всё его фамилия только! Эту фамилию теперь по всей школе трепать будут, а ты… эх, испугался! Как бы отец не узнал! – с презрением сказал Мазин и, отстранив Петю с дороги, пошёл к дому. – И чего я только дружу с тобой? – с горечью спросил он, оглянувшись на Русакова.

Петя молчал, яростно обгрызая свои ногти.

– Вынь пальцы изо рта! И подумай о себе… – сказал Мазин, осторожно поднимаясь на цыпочки и заглядывая в окошко первого этажа. – Мама, открой!

Когда Мазин ушёл, Русаков глубоко вздохнул и поплёлся домой. Он был уже у крыльца, когда свет в его окнах мигнул и погас. Вместо него на занавеске зажелтел тоненький огонёк.

«Потушили. Спать легли! – с ужасом подумал Петя. – Ну, теперь будет мне. Сколько раз отец говорил, чтобы я нигде не шатался…»

Дверь оказалась незапертой. Стараясь не шуметь, Петя прикрыл её за собой, осторожно повернул ключ и на цыпочках прошёл через кухню в первую комнату. За ширмами белела его кровать. Он тихонько разделся и накрылся с головой одеялом.

«Притворюсь, что сплю, – тоскливо думал он. – Может, отец до завтра отложит».

Из второй комнаты дверь была приоткрыта. Там горела ночная лампочка и слышались голоса. Сердитый бас отца заглушался тихим, спокойным голосом мачехи – Екатерины Алексеевны. Петя приподнялся на локте и прислушался. Но слов не было слышно. Потом скрипнула дверь. Петя упал на подушку и, стараясь ровно дышать, крепко зажмурил веки. Екатерина Алексеевна, в мягких туфлях, со свечкой в руке, заглянула за щирму.

– Он спит, – шёпотом сказала она, прикрывая рукой свечу и возвращаясь к отцу. – Видишь, он спит!

– Знаю я его штучки! Спит! Нашёл кого обманывать! – загремел отец.

Кровать затрещала под его грузным телом. Петя съёжился в комочек.

– Григорий, я тебе последний раз говорю… я тебе серьёзно говорю! – раздался взволнованный голос. – Если ты когда-нибудь тронешь его хоть пальцем, ноги моей не будет в твоём доме. Я знать тебя не хочу! Я тебя возненавижу, понимаешь?

– Да что ты волнуешься, на самом деле? Что, я его хоть раз пальцем тронул? Всё только обещаю… А следовало бы разок проучить!

– Гриша, никогда я не позволю…

– Ну-ну, не волнуйся, Катюша! – снисходительно усмехнулся отец.

– Я не волнуюсь, а просто сейчас же уйду. И я не шучу, ты знаешь.

– Да замолчи ты! Сказал – не буду! – рассердился отец. – Но уж если он пакости какие-нибудь будет делать, справляйся с ним сама.

– И справлюсь! У тебя помощи не попрошу.

Петя с широко открытыми глазами сидел на постели и слушал.

«Не выдержит он – побьёт меня когда-нибудь… И она уйдёт… уйдёт… уйдёт… – с отчаянием думал он, зарываясь в подушку и обливая её горячими слезами. – Не буду я один здесь жить! Не буду без неё…»

* * *

Утром Петя проснулся рано и сразу вспомнил вчерашнее.

«Так вот она какая! – думал он про мачеху. – Надо сейчас же Кольке рассказать!»

Он вскочил, оделся и побежал на кухню. Екатерина Алексеевна пришла со двора с пустым ведром.

– Колонка испортилась, – сказала она соседке. – Теперь, пока починят, насидимся без воды.

– Я принесу. Я знаю где! – радостно сказал Петя, хватая пустое ведро.

– Колька! Колька! – забарабанил он в окошко Мазина. Тот отодвинул занавеску и просунул в форточку заспанное лицо:

– Выпороли?

– Наоборот. Она не дала, – прижимая к груди ведро, сообщил Петя.

– Ну?

– Вот тебе и «ну»! Так его пугнула, что держись!

Русаков, оглядываясь во все стороны, передал товарищу подслушанный вечером разговор.

– Так вот оно что… – поднимая брови, протянул Мазин.