4 июля Тухачевский начал наступление на польский Северный фронт, а Пилсудский на юге все еще пытался справиться с Буденным. Был срочно создан польский кавалерийский корпус, и к операции против 1-й Конной (напомню, численно она была меньше одной стрелковой дивизии) были привлечены две польские общевойсковые армии: 2-я и 6-я.

В конце июля Пилсудский атакует Буденного этими силами. «К сожалению, — пишет он, — начало боя было так невыразительно, что хотя конница Буденного, сильно потрепанная двойной атакой, была вынуждена к отступлению, сражение не представлялось мне таким, чтобы я мог рассчитывать на его быстрые и решительные результаты».

Но все же «мы впервые за столь продолжительное время имели наполовину разбитую конницу Буденного не на тылах, как это всегда до сих пор бывало, а перед своим фронтом». Пилсудский не упоминает, что это всего лишь на две недели и ценой своего кавалерийского корпуса, который 1-я Конная не упустила случая в том бою вырубить.

Как видим, польские войска под личным руководством Пилсудского терпели поражение за поражением, и тем не менее Пилсудский пишет, что он всегда одерживал только победы. Но это генеральское хвастовство все же стоит Пилсудскому простить, поскольку он тут неоригинален: похоже, во всех армиях мира это единственное, чему учат в военных училищах основательно. В остальном работа Пилсудского очень выгодно выделяется на фоне других мемуаров как критическим разбором собственных решений, так и осмыслением очень многих военных проблем, которые у других генералов даже не упоминаются. Скажем, о способе отступления: надо ли сразу отходить к основному рубежу или задерживать противника на промежуточных рубежах. О моральном состоянии войск при бое в городе и в чистом поле и многое другое. Книга маленькая, написана (или переведена?) плохим языком, но очень интересная.

В связи с этим уместно вспомнить еще об одном советском военном теоретике, которого все энциклопедии и историки считают выдающимся, правда, без упоминания, кому, когда и в чем труды этого теоретика помогли. Речь идет о В. К. Триандафиллове, который написал предисловие к книге Пилсудского. В предисловии этот теоретик грудью встал на защиту другого теоретика — Тухачевского и маленькую, но очень ценную работу боевого польского маршала, недавно победившего в войне с СССР, через губу назвал и не исторической, и не научной. Что под словом «научный» понимал этот «ученый», известно одному ему, поскольку сам он и маленькую книгу Пилсудского оказался неспособен понять.

К примеру. Пилсудский чуть ли не посмеялся над потугами Тухачевского вызвать пожар пролетарской революции в Польше (Тухачевский специальную главу в брошюре этому посвятил — «Революция извне»), но несколько раз написал, что боялся образования «внутреннего фронта». Триандафиллов тут же ухватился за это, дескать, Пилсудский скрывает, что пролетарское восстание в Польше вот-вот должно было бы разгореться. Значит, и книга «не историческая». А Пилсудский несколько раз поясняет, что под внутренним фронтом он имел в виду не восстание «трудящихся», а нечто другое: «Тухачевский хочет сравнить свое наступление на Варшаву с наступлением немцев на Париж. И там, несомненно, должен был образоваться внутренний фронт — фронт несопротивляющегося разума и мудрствования трусов и слабых… — И далее в другом месте: — …над всей Варшавой висел призрак мудрствующего бессилия и умничающей трусости. Ярким доказательством этого была высланная с мольбой о мире делегация».

Причем Триандафиллов нагло подтасовывает факты в предисловии и не страшится, что читатели сами разберутся с текстом, т. е. он сам не понимал, что прочел в этой книге. Вот вам два корифея советской военной науки.

Обидно стало Триандафиллову, что Пилсудский написал о Тухачевском в фельетонном стиле. А что Пилсудскому было делать? О Буденном — да, он написал очень уважительно, но это же Тухачевский!

Надо понять, откуда взялся фельетонный стиль. Вообще-то Пилсудский старается, где может, сказать похвальное слово Тухачевскому — кому охота считаться победителем над идиотом? Но, похвалив Тухачевского, скажем, за энергию, Пилсудский ниже разбирает пример, в котором Тухачевский называет «Смоленскими воротами» (польский военный термин — промежуток между Днепром и Западной Двиной в районе Смоленска) местность в 200 км к западу от реального нахождения этих «ворот». Тут и не захочешь, а получится фельетон.

Пилсудский дал Тухачевскому два определения: «доктринер» и «абстрактный полководец». Давайте я на примерах, не разобранных Пилсудским, покажу, что он имел в виду.

Доктрина — это комплекс идей. Доктринер — человек, который им слепо следует, не обращая внимания на то, что реально происходит в жизни.

Тухачевский пишет, что его войска несли в Польшу «революцию извне», и она вот-вот должна была вспыхнуть, трудящиеся Польши вот-вот должны были выступить против польской буржуазии, как и обещала основополагающая доктрина Маркса.

Но революция не только не вспыхнула, но и тыл Польши был гораздо прочнее, чем тыл СССР. Пилсудский пишет, что в своем тылу они вообще не охраняли ни железнодорожные, ни телеграфные станции, чем страшно удивляли представителей Антанты, не боялись никаких эксцессов. Почему?

Такой провал доктрины Маркса заставляет искать какое-то объяснение. Тухачевский пользуется официальным ленинским объяснением, что, дескать, в Польше произошла вспышка патриотизма. Помилуйте, но ведь у пролетариата, как утверждают те же классики, нет Родины. Да и потом, основа армии Польши, как и Красной Армии, это крестьяне. Откуда у них было взяться особой любви к своим панам и ненависти к русским, которых они, недавние граждане Российской империи, в глаза не видели? Ведь русские Польшу не заселяли и не колонизировали. А если в ходе маневров и появлялся где русский полк, то крестьяне были ему рады — появлялась возможность выгодно продать продукты своего труда. Почему имперский патриотизм был менее присущ польскому рабочему и крестьянину, чем узкоместнический? Ведь каменщик Рокоссовский даже годы себе прибавил, чтобы его в 1914 году приняли добровольцем в русскую императорскую армию.

Более того, Красная Армия несла в Польшу декрет о земле — то, что привлекало на сторону большевиков русских крестьян. Но и это в Польше не сработало! Почему?

Пилсудский, разбирая главу из Тухачевского «Революция извне», также говорит о патриотизме, извечном гнете двуглавого русского урода над белым польским красавцем-орлом и т. д. и т. п. Согласен, для интеллигенции, как тема поболтать, это имело значение. Но ведь Пилсудский пишет, что именно эта интеллигенция была его внутренним фронтом, это ведь она носитель «трусливой мудрости и мудрствующего бессилия». И он, отдадим ему должное, сам социалист и поклонник Маркса, называет и истинную причину стойкости Польши, но одним предложением, поскольку касается причины, которую принято называть деликатной, а надо бы называть вонючей. Вот Пилсудский ее и называет, и сторонится одновременно.

Тут ведь вот в чем разница Польши и России. У России была черта оседлости, и подавляющая масса крестьян евреев в жизни не видела. У русского крестьянина, как и у польского, были три инстанции, которые сосали из него деньги и которые крестьянин не любил и за уничтожение которых мог и подраться. Это помещик, сдиравший деньги за аренду своей земли. В России этот помещик всегда был русским, в худшем случае управляющий — немец. Это уездный начальник, взимающий налоги. Но и он всегда был русским, так как Россия никогда налоги на откуп не отдавала. И третья инстанция — кабак, который тоже содержал свой русский кулак-мироед. То есть русский крестьянин, если и находился под гнетом, то этот гнет осуществляли люди одной с ним национальности. И евреи для него были просто инородцами. Царица — немка, Троцкий — еврей, велика ли разница?