разработано и принято для производства, но пока его в частях по объективным причинам нет, а потребность в нем для штурмовых частей и разведчиков есть, то грех не воспользоваться тем, что есть под рукой. А толковый командир вместо того, чтобы доносы писать должен думать, как усилить огневую мощь вверенного ему подразделения, даже за счет вооружения противника.

Тут, под Оулу, я потерпел и первое свое поражение. Нет, не на войне, а на личном фронте.

Почти под ночь в моем штабном кунге появилась Мария Львовна, которая под предлогом, что ей надо осмотреть раны командира, выставила из вагончика всех лишних. Потом объявила, что не любит меня и не полюбит, потому что ее сердце принадлежит другому, хотя он и подлец, а она, подлеца, его любит. И что оставаться в армии не намерена, и что жизнь её разбита, и что утешать её не надо потому что она себя ненавидит.

Ураганом выпалила всю эту хрень, торнадом пронеслась по кунгу, смерчем выскочила наружу. Её дальнейшая жизнь и карьера сложилась достаточно удачно. Вернулась в группу Ермольевой, защитила докторскую диссертацию, удачно вышла замуж за коллегу-врача. Но с Ермольевой отношения у неё всё-таки не заладились. Так что пробивалась сама, внесла серьезный вклад в микробиологию.

А что я? Я не сказал бы, что испытывал к ней любовь. Гормоны, конечно, давили на мозги, почему же нет, но тот небольшой женский коллектив, который был на моем попечении в дивизии у меня особого отзыва в сердце не нашёл. Разве что этот молодой военврач… Ага… Покопавшись в себе еще немного понял, что отношений с женщинами боюсь, секса боюсь, и страшно комплексую по поводу возможной неудачи, потому как никакого реального опыта не имею. Тело реципиента опыт имело. То есть, какие-то двигательные навыки на автомате сработают, но так ли, как надо? Вопрос!

И всё-таки какая-то горечь осталась…

Рано утром 31-го декабря началось. Мне было наплевать, что испорчу финнам новогодние развлечения. У меня своих хватало. Перед бойцами выступил с короткой речью. Сплагиатил её у Наполеона перед Бородино. У меня получилось короче:

– Ребята, я хочу, чтобы Новый год мы встретили все вместе там, в Оулу.

Да, Наполеон вроде был красноречивее, ничего, комиссар от себя добавил, Наполеон бы заслушался! Умел Батя говорить с бойцами – и отсутствие образования не мешало. Всех вспомнил: и Родину, и Ленина, и Сталина! И про нашего дорого маршала Климента Ефремовича Ворошилова сумел ввернуть. Хорошо, что наши бомберы прилетели, они-то пламенную речь комиссара дивизии прервали: пора было и делом заниматься!

Новый год в Оулу

Оулу. 31 декабря 1939 года

Первая волна отбомбила по позициям вражеских гаубиц, старых 105 мм орудий времен Первой мировой войны. В Оулу оказались и зенитные пулеметы, один из бомбардировщиков ушёл назад с дымком. Наши гаубицы стали отрабатывать по позициям артиллерии противника, да еще и добавили пару залпов по выявленным зенитным точкам. У меня в распоряжении было 28 гаубиц 122 мм 1910/30 года, немного модифицированный образец времен Первой мировой войны, и еще 12 152 мм гаубиц 1909/30 такой же модификации 30-го года. Эти орудия были устаревшими, вскоре их заменят на более эффективные системы, но в умелых руках они были страшной силой! Майор Балаев как раз и был теми умелыми руками, превратившими эти гаубицы в кошмар финских войск. Второй волне бомберов уже никто не мешал. Эти еще разок причесали позиции гаубичного полка белофиннов, а потом уже разнесли в пух и прах порт Оулу, который и портом можно было бы назвать с натяжкой. Главной целью была канонерская лодка, которую летуны удачно так опустили на мелководье. Её высокий борт смотрел в море, механизмы оказались под водой, а остальные суда разнесли в клочья штурмовики[66], идущие во второй волне вслед за бомберами, Хотя, может быть, их надо было считать и третьей волной, не знаю. Мне обещали две волны бомберов и две – штурмовиков, так что те появились еще раз, отштурмовав позиции финнов в самый разгар боёв за Оулу.

Так получалось, что каждый новый бой был тяжелее предыдущего. Атаковать противника на подготовленных им позициях, да еще когда он ожидает удара – занятие не из приятных.

Я дважды отдавал приказ поднимать первую цепь бойцов в имитацию атаки. Оба раза выявлялись непогашенные огневые точки противника: орудия и пулеметные гнезда. По ним отрабатывала артиллерия. Танки показывались за цепью, сделав один-два выстрела откатывались обратно, и всё равно противотанкисты противника сумели подбить два танка, экипажам которых удалось выбраться и спастись. Я не торопил своих командиров и не спешил захватить городок, понимая, что предстоят ещё бои в самом городе. К десяти часам утра мы заняли первую линию окопов противника, а после второй штурмовки с воздуха и вторую. Уцелевшие финны отступили к городку, улицы которого были перекрыты баррикадами, а дома на окраине ощетинились пулеметными гнездами в подвалах. Их пункт корректировщиков, расположившихся на колокольне кирхи был уничтожен еще при первой атаке бомберов, он значился приоритетной целью. Не мудрствуя лукаво артиллерией разнесли баррикады и превратили часть домов на окраины в пылающие руины.

Потом из громкоговорителей стали запрашивать переговорщиков, объявив о тридцатиминутном перемирии. В два часа дня над Оулу стихла канонада. Капитан Мяккинен явился на переговоры от 9-й дивизии финнов, от нас был я. Капитан неплохо знал русский, так что переводчик нам не требовался. Я предложил ему сдать город. Если же он хочет со своими солдатами погибнуть, как герой, то даю час на выход мирному населению, после чего перемешаю город артиллерией, мол, не хочу терять своих ребят, а на ваших мне наплевать. И я не лукавил, я готов был выстрелять весь боезапас к гаубицам «до железки», но потери дивизии минимизировать. Финский офицер был бледен, скорее всего, контужен, но старался этого не показать. Обещал подумать. У него был час, и капитан Мяккинен принял правильное решение. Через час над развалинами кирхи уже висел чистый белый флаг, а из разрушенных зданий потекли тоненькие ручейки сдающихся в плен.

В общей сложности, в плен попало чуть более семисот солдат и офицеров финской армии, большая часть из которых была ранена. Мы развернули полевой госпиталь в здании местной мэрии, которое от обстрелов и бомбежек почти не пострадало. Почти столько же защитников Оулу осталось лежать в своей земле, которую они защищали храбро, в общем, как могли.

Потом меня захватили хозяйственные дела – надо было разместить бойцов, выставить заслоны от возможных подкреплений противника,