– Они вернутся, – прошептал он. – Они всегда возвращаются.

– Довлеет дневи злоба его, – услышал он другой голос.

– Это вы, Пастырь?

– Да, – ответил Пастырь, наклоняясь над ним. – Успокойтесь, Шэнноу. Тут царит мир.

И Шэнноу погрузился в сон без сновидений.

– Вижу, у вас есть две Библии, – сказал Пастырь, садясь у кровати Шэнноу и беря в руки две книги в кожаных переплетах. – Разве одной не достаточно?

Шэнноу, чья голова была забинтована, а левый глаз заплыл, протянул руку и взял верхнюю.

– Эту я возил с собой много лет. Но в прошлом году одна женщина подарила мне вторую – язык в ней проще. Ему не хватает торжественности, но многое становится легче понимать.

– Я понимаю все без малейшего труда, – сказал Пастырь. – С начала и до конца в ней утверждается одно: закон Бога абсолютен. Следуй ему и преуспеешь и здесь, и в загробной жизни. Восстань против него – и погибнешь.

Шэнноу осторожно опустился на подушки. Люди, утверждавшие, что понимают Всемогущего, всегда внушали ему опасения, однако Пастырь был приятным собеседником – и остроумным, и склонным к философии. Он обладал живым умом и искусно вел споры.

Эти посещения скрашивали Шэнноу его вынужденное безделье.

– Как идет постройка церкви?

– Сын мой, – сказал Пастырь с веселой усмешкой, – это поистине чудо! Каждый день десятки братьев работают, не покладая рук. Вам вряд ли доводилось наблюдать такое воодушевление.

– А комитет тут совсем ни при чем, Пастырь? А то Бет говорила мне, что преступникам теперь предлагают выбор между работой на постройке или петлей.

– Вера без дел мертва, – засмеялся Пастырь. – Эти счастливцы… преступники, обретают Бога через свои труды. Да и выбор этот был предложен только троим. Один оказался прекрасным плотником, а двое других уже многому научились, однако главным образом там работают горожане. Когда поправитесь, вам надо будет пойти послушать какую-нибудь мою проповедь. Хотя мне не следовало бы самому говорить это, но в такие минуты меня ведет Святой Дух.

Шэнноу улыбнулся:

– А как же смирение. Пастырь?

– Я безмерно горжусь своим смирением, Шэнноу! – ответил Пастырь. Шэнноу засмеялся:

– Никак я вас в толк не возьму, но я рад вашему обществу.

– Не понимаю вашего недоумения, – сказал Пастырь серьезно. – Я, как вы видите, слуга Всемогущего. И хочу увидеть, как Его план осуществится.

– Его план? Который?

– Как Новый Иерусалим сходит с неба от Бога во всей славе своей. И тайна этого – здесь, в южных землях. Взгляните на видимый нами мир. Он все еще прекрасен, но в нем нет единения. Мы ищем Бога сотнями разных способов в тысячах разных мест. Нам надо собраться вместе, трудиться вместе, строить вместе. Мы должны подчиняться законам, крепким, как железо, от океана до океана. Но сначала нам надо увидеть, как исполнится реченное в Откровении.

Тревога Шэнноу росла.

– Я думал, оно исполнилось. Разве там не говорится, об ужасных катастрофах, катаклизмах, которые уничтожат большую часть человечества?

– Я говорю о Мече Божьем, Шэнноу. Господь послал его, чтобы он выкосил Землю, точно коса, а это не свершилось! Почему? Да потому, что он висит над нечистым краем, где обитают звери Сатаны и Блудница Вавилонская.

– Мне кажется, я смотрю глубже вас, Пастырь, – устало сказал Шэнноу. – Вы стремитесь уничтожить зверей, сокрушить Блудницу?

– А что еще остается богобоязненному человеку, Шэнноу? Неужто вы не хотите увидеть, как исполнится план Господа?

– Я не верю, что бойня поможет его исполнению. Пастырь покачал головой. Его глаза широко раскрылись от удивления.

– Как можете вы – именно вы – говорить подобное? Ваши пистолеты легендарны, вехами вашего жизненного пути служат трупы. Я думал, вы начитаны в Писании, Шэнноу. Разве вы не помните о городах, сокрушенных Иисусом Навином, и как Господь проклял язычников? Из поклонявшихся Молоху в живых не осталось ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка.

– Я уже слышал этот довод, – сказал Шэнноу. – От царя исчадий Ада, поклонявшегося Сатане. Где же любовь, Пастырь?

– Любовь для избранных, созданных по образу и подобию Бога Всемогущего, Он создал людей и зверей полевых. Только у Люцифера достало бы нечестивой дерзости претворять зверей в людей.

– Вы быстры судить. Быть может, судить неверно. Пастырь встал.

– Не исключено, что вы правы, так как, видимо, я неверно судил о вас. Я полагал, что вы – Божий воин, но в вас есть слабость, Шэнноу, сомнение.

Дверь открылась, и вошла Бет, держа поднос с ломтями черного хлеба, сыром и кувшинчиком воды. Пастырь осторожно обошел ее, дружески улыбнулся, но вышел, не попрощавшись. Бет поставила поднос и села у кровати.

– Попахивает ссорой? – заметила она. Шэнноу пожал плечами.

– Он человек, зачарованный видением, которого я не разделяю. – Протянув руку, он сжал ее пальцы. – Вы были очень добры ко мне, Бет, и я благодарен вам. Насколько я понял, это вы пошли к Пастырю и понудили его создать комитет, который явился мне на выручку.

– Чепуха, Шэнноу. Город давно надо было очистить, а люди вроде Брума убили бы год на рассуждения о позволительности прямых действий.

– Однако Брум, по-моему, был там.

– В храбрости у него недостатка нет – в отличие от здравого смысла. Как ваша голова?

– Лучше. Почти не болит. Вы не окажете мне услугу? Не принесете бритву и мыла?

– Я сделаю кое-что получше, Иерусалимец. Сама вас побрею. Мне не терпится увидеть, какое лицо вы прячете под бородой.

Она вернулась с жесткой кисточкой из барсучьей шерсти и бритвой, позаимствованной у Мейсона, а также куском мыла и тазиком с горячей водой. Шэнноу лежал, откинувшись и закрыв глаза, пока она намыливала его бороду. Потом принялась умело срезать волосы и соскабливать щетину. Прикосновение бритвы к его коже было легким и прохладным. Наконец, она стерла мыльную пену с его щек и вручила ему полотенце. Он улыбнулся ей.

– Ну, что вы видите?

– Некрасивым вас не назовешь, Шэнноу, хотя и красавцем тоже. А теперь ешьте свой хлеб с сыром. Увидимся вечером.

– Не уходите, Бет. Подождите немножко. – Он протянул руку и взял ее за локоть.

– Меня ждет работа, Шэнноу.

– Да… да, конечно. Простите меня.

Она встала, попятилась к двери, заставила себя улыбнуться ему и вышла. В коридоре она остановилась и вновь словно увидела выражение его глаз в ту секунду, когда он попросил ее остаться.

«Не будь дурой, Бет!» – одернула она себя.

«А что? У тебя же еще есть свободный час». Повернувшись на каблуках, она снова открыла дверь и вошла внутрь. Ее пальцы поднялись к пуговицам блузы.