Подняв свои глаза в правый угол палаты, я встретилась с встревоженными впалыми глазами Россини. Он кивнул мне и вышел из палаты, так и не произнеся мне ни слова. Стоило только главе парижской мафии уйти, как напряжение уменьшилось. Мама, стоя рядом с отцом, что-то обсуждали с врачом. Родители друзей вышли из палаты, а сами друзья, не отлипая от меня ни на мгновение.

— Я, конечно, понимаю, что вы тактильные, но вы меня сжали, как середку в консервной банке.

— Какая ты селедка! — Фыркнула подруга и ткнула меня пальцем. — Вобла. Вобла обыкновенная.

— Иди ты! — Я попыталась спихнуть подругу с койки, но она была слишком тяжелой для слабой меня.

— Андреа, — врач повернулся ко мне корпусом, тепло улыбнулся, в ответ на что я тоже улыбнулась. — Вас мы сегодня выпишем, но постарайтесь еще дня два провести дома и больше никакого стресса!

— Хорошо, доктор. Спасибо. — Я повернулась к Монике. — Похоже, твоя мама будет чаще приходить к нам домой. Снова.

Я вспомнила те времена, когда я раз в месяц болела. То ветрянка, то простуда, которая чаще всего и «радовала» меня своим присутствием, то аллергия какая вылезет, что все тело начинало чесаться. Луиза — подруга семьи и по совместительству врач семьи приходила чуть ли не каждый день, отмечая мое здоровье. Так, благодаря частым визитам женщины, которая время от времени брала с собой дочь, я и подружилась с Моникой.

Я улыбнулась. Моя улыбка получилась вымученная, потому что все мысли были о предстоящей свадьбе, о Хрум-Хрум и этой избалованной мегере. Если она мне не нравилась до сегодняшнего дня, то сейчас я её просто ненавидела.

— Кстати, как ты оказалась рядом с Луи? — Шепотом спросила меня подруга, искоса поглядывая на моих родителей. Те стояли в дверном проеме, и все еще разговаривали с врачом. Теперь к ним присоединилась и Луиза — мама Моники и Хосе.

— Я поехала в питомник. Увидела там Хрум-Хрум. А пока я находилась рядом с ней, появился и Луижди вместе с женой. Эта стерва назвала мою теплокровную Булочкой!

— Может, у нее проблемы с мучным. Ну, знаешь, модели не едят мучное, сладкое, вот она и восполняет углеродный баланс.

Такое предположение подруги вызвало у меня улыбку. Я хотела ответить ей, но меня отвлек голос мамы:

— Милая, мы оформлять выписку, а ты лежи, отдыхай. Через час мы заберем тебя.

Мама посмотрела на моих друзей, вопросительно изогнув бровь. Моника, чуть зардевшись от того, что она так по-хозяйски развалилась на койке, улыбнулась и в один голос с братом ответили:

— Мы останемся, сеньора Моретти.

Мама усмехнулась и повернулась в пол оборота в коридор, выкрикивая Луизе:

— Лу, слышала, твои дети такие сплоченные! Золото! — Она пристально наблюдала за Хосе, оценивая истинные причины его такого поведения. Меня бесила её глупая ревность, которая появлялась сразу, как только он касался меня. Сейчас же я видела искреннее беспокойство матери.

Ответ женщины вызвал у меня новую волну смеха. Моника прикрыла рот рукой, а второй показывала кулак брату, тот, в свою очередь, делал тоже самое.

— Это золото в машине по дороге сюда, чуть все стекла не повыбивали. И не скажешь, что взрослые.

— Счастье, Лу, когда твои дети всегда для тебя маленькие. — Она грустно улыбнулась, глядя на меня. — Еще увидимся, дочка.

Она закрыла за собой дверь. Хосе тут же поднялся с колен и сел рядом со мной на койку. Будучи все еще обиженной на него, я отодвинулась подальше настолько, насколько это было возможно. Поняв это, Хосе тяжело вздохнул и опустил голову.

— Прости меня, Андреа, — он накрыл мою ладонь своей, но я отдернула ее. — Я идиот, согласен. Сказал, не подумав.

— Ошибочка, — я почти шептала, но была уверена, что меня слышат оба. — Как раз об этом ты и думал. Ты же не занимаешься боксом, но в последнее время слишком часто у тебя стали чесаться руки. — Я закрыла лицо руками и издала сдавленный вой. — Господи, я была такой слепой. Ты же мне сам обо всем рассказал!

— Андреа, — начал было мой друг, но я вскинула руку, ладонью останавливая его поток слов.

— Одного не могу понять, — я потерла лоб, встречаясь с расстроенными глазами подруги. — При чем тут моя мать?

— Я взрослый мужчина, Андреа, — тихим голосом ответил он, — а она красивая женщина. Мы слишком часто находились под одной крышей. Так вышло, что понравились друг другу, и завязались отношения.

— А я? Какова моя роль во всем этом фарсе?

Глаза защипало, а в горле стало саднить от притока слез. Я держалась до последнего, стараясь не разреветься, и заметив мои мокрые глаза, подруга резко притянула меня к себе и стала успокаивающе поглаживать по спине и волосам.

— Т-ш-ш, милая, тебе нельзя нервничать. Если тебе станет легче, я таких люлей всыпала! Я даже с ним не разговариваю, веришь?

Я покачала головой, все еще упираясь лбом в её грудь. Девушка беззвучно рассмеялась. Я тоже улыбнулась, хотя мне больше хотелось плакать.

— Это правда, — снова подал голос Хосе. — Она устроила мне бойкот. Правда перед этим хорошенько отлупила, даже синяки остались.

— Тебе скоро тридцать, а тебя лупит младшая сестра.

Это замечание было шуточным, маленьким хрупким навесным мостиком для наших дружеских отношений, если, конечно, после сегодняшнего инцидента они существовали. Я чувствовала ту стену, возведенную мною между нами с Хосе. Я понимала, что теперь, когда я знаю о чувствах мужчины, я не смогла бы быть с ним такой же откровенной. Одна фраза изменила все. Одна фраза разрушила нашу дружбу и ранила меня до глубины души.

— Это было помутнение рассудка, — опустив глаза в пол, продолжал оправдываться друг, вызывая во мне новую волну раздражения. — Я не хотел тебя потерять.

— В тренажерном зале ты говорил совсем о другом. — Я сжала ладони в кулаки. — Если у тебя было помутнение, то я была трезвой.

— Я хочу взять свои слова обратно.

— Я свои слова забирать не собираюсь. — Я отвернулась от него и посмотрела на подругу. Моника лежала поникшей, глаза были на мокром месте, и мне стало жаль её, но больше всего мне было жаль себя. — Я позвоню тебе. — Эта фраза была брошена подруге. Потом я снова посмотрела на Хосе и ответила уже ему. — Я поговорю с папой. Ты больше не мой телохранитель.

— Андреа, — его голос был полон горечи, но я не повелась на это.

— Пока, Хосе.

Моника, кряхтя, поднялась с кровати, не забыв толкнуть брата в плечо. Когда они уже вышли из палаты, я услышала злой рык подруги.